Пути непроглядные

Она рванулась прочь, и Рольвану пришлось ухватиться за ее шею изо всех сил. Его проволокло по земле и отбросило в сторону. Вскочив, он увидел возле своих ног хрипящую, бьющуюся в конвульсиях волчицу. Решив, что она умирает, он упал на колени и попытался ухватить ее запрокинутую трясущуюся голову. Острые зубы сомкнулись на его запястье. От боли, а может быть, от колдовства потемнело в глазах, и сквозь темноту он увидел, как тает, плавится ее облик, уменьшаясь в размерах. Густая всклокоченная шерсть стала коротким пухом, дымкой, телом. Рычание стихло. Игре, обнаженная, дрожащая, горько плакала, уткнувшись лицом в траву.

– Получилось, получилось, получилось!

От радости и облегчения Рольван совсем потерял голову. Он стоял на коленях возле плачущей девушки, гладил ее по волосам, спутанным и пропитавшимся потом, по трясущимся плечам, не замечая ни крови, бегущей из прокушенного запястья, но того, что Игре никак не отзывается, как будто даже не замечает его прикосновений. Рядом, всего в нескольких шагах, коченел труп дружинника. Золотисто-оранжевый рассвет медленно загорался над лесом, возвещал окончание страшной ночи. Игре плакала, а Рольван все гладил ее и повторял, как зачарованный, одно и то же слово:

– Получилось, получилось!

Наконец он опомнился. Торопливо расстегнув застежку, снял с себя плащ, осторожно укутал в него дрейвку. Позвал по имени, не получил ответа и попробовал приподнять ее за плечи.

Игре вскинула голову, и Рольван охнул. Разума в ее глазах оказалось не больше, чем тогда, когда она была волчицей.

Она дернулась и зарычала, вернее, попыталась зарычать. Получившийся звук напугал ее, она вскочила на ноги – плащ соскользнул на землю, – потом упала на четвереньки. Кинулась бежать. Но мощные волчьи прыжки больше не давались ей, как давались еще совсем недавно, и, когда Рольван с плащом в руках оказался рядом, Игре уже снова рыдала, растянувшись на земле.

– Тише, тише, девочка, все хорошо, – проговорил он, поднимая ее и закутывая в плащ. – Все хорошо, ты в безопасности, никто тебя не обидит. Пойдем. Ты отдохнешь и успокоишься, а потом мы придумаем, как тебе помочь. Все получится, я уверен, ведь ты один раз уже справилась с этим…

Тихий как голос будто успокоил ее. Игре больше не рвалась из его рук, только всхлипывала тихонько, поэтому Рольван продолжал говорить, пока нес ее на руках через лес обратно к убежищу внутри полого холма:

– Ты справишься, а я тебе помогу, я с тобой, Игре, любимая. Даже если ты меня ненавидишь, я все равно тебя не брошу, никогда не брошу. Ты выздоровеешь, а потом мы вернем Гвейра, обязательно вернем, вот увидишь. У нас все получится. Не плачь, прошу тебя, ведь ты же сильная, ты самая сильная из всех, кого я знаю, моя Верховная дрейвка, воительница, колдунья, самая прекрасная в мире, нет, во всех мирах…

Из грота потянуло холодом и слабым запахом разложения. Помедлив, чтобы его глаза привыкли к темноте, Рольван обошел мертвого дружинника и уложил Игре на тростниковую постель. Сел рядом. Он гладил ее по волосам и говорил, негромко и ласково, не слишком заботясь о том, какие подбирает слова, до тех пор, пока ее всхлипывания не стихли. Наконец убедившись, что она крепко спит, встал и вытащил наружу убитого ею человека.

Он страшно устал, и не только телом. Больше всего на свете ему хотелось вернуться в пещеру и заснуть рядом с Игре, слушая ее дыхание, наслаждаясь ее близостью и даже не мечтая ни о чем большем. Но, кроме усталости, им все сильнее овладевало другое чувство: хмурая злость на тех невидимых, кого последователи Мира называли демонами, а Игре – богами. На тех, кто взвалил на нее неподъемную тяжесть, сделав Верховной дрейвкой и наделив колдовством, но не позаботился придать ей достаточно сил, чтобы выдержать все это. Кто потребовал от нее в одиночку одолеть призраков и закрыть Врата, а когда она выполнила этот невозможный приказ, вместо награды за труды отнял у нее брата. Кто не уберег ее от охотившихся за нею дружинников, кто вместо защиты подарил ей гибельную способность обращаться в зверя, не беспокоясь о том, что обратно она может не вернуться, как и о том, что пережитое потрясение отнимет у нее разум.

Во всем случившемся с самого начала была его вина. Рольван даже на миг не мог забыть о ней и оттого злился еще больше. Если бы в тот проклятый день их первой встречи он знал, кем станет для него похожая на безумного мальчишку девушка, если бы остановился, повернул назад, не стал преследовать дрейвов, ничего бы не случилось. Если бы он не послушался и не оставил ее здесь одну, они встретили бы дружинников вместе и Игре не пришлось бы опять становиться волком. Он не знал. Но боги, прах бы их побрал, знали наверняка. Они просто забавлялись с нею, как будто отданная им в услужение девушка была всего-навсего игрушкой.

В монастыре учили ненавидеть древних богов, но там же его научили и не верить в них. Теперь Рольван поверил. И возненавидел их куда больше, чем снилось хоть одному из праведных монахов.