Пути непроглядные

Волчица встретила его слова недовольным рыком. Шерсть на ее загривке стояла дыбом. Рольван произнес тихо, гадая, понимает ли она его:

– Позволь мне, прошу! Ты уже победила. Теперь пусть он умрет от моей руки.

Он сказал бы, что она и так уже много убивала в этом облике, что ей не следует этого делать, что она человек, а не зверь. Что он, Рольван, боится за нее гораздо больше, чем боится ее саму. Он умолял бы ее, если только возможно, постараться сберечь в себе человека, не уступать звериным инстинктам и жажде крови, но слов, чтобы выразить все это, не нашел. И тогда сказал совсем другое, внезапно испугавшись умереть и оставить эти слова навсегда не сказанными:

– Я люблю тебя, Игре. Лучше бы ты убила меня, ведь это я во всем виноват, с самого начала!

Волчица глухо заворчала, а нечаянный свидетель его признания на дереве вдруг истерически рассмеялся и хохотал, пока его смех не перешел в приступ кашля. Рольван не обратил на него внимания. Он смотрел в глаза, которые не были ни человеческими, ни звериными и ждал – ответа, нападения, бегства, хоть чего-нибудь. Его пальцы на рукояти меча стали влажными от пота.

Все еще рыча, волчица отступила от дерева. Рольван поднял голову.

– Спускайся, – сказал он.

– Ты дурак, – человек на дереве больше не смеялся. – Дурак и предатель.

– Спускайся. Или ты боишься поединка? Предпочитаешь волчьи зубы?

– Дурак, – снова сказал он. – Мой меч там внизу.

– Спустись и подними его.

– С чего ты уверен, что она не кинется?

Рольван пожал плечами:

– Не уверен. Но если останешься там, все равно свалишься рано или поздно, и тогда она кинется.

Волчица зарычала громче, когда несчастный воин неловко сполз по стволу и бросился подбирать свой меч. Рольван про себя одобрил его выбор. Игре не нападала, и он все больше верил, что перед ним действительно Игре, не волк, но человек, что она слышит и понимает. Дружинник принял боевую стойку, но в последний момент не выдержал и попросил:

– Если ты меня отпустишь…

– Она была одна, а вас пятеро. Хочешь, чтобы я тебя отпустил? Убей меня и уходи.

Вместо ответа дружинник атаковал. Он наверняка отлично владел мечом, но был измучен усталостью и страхом и не мог не думать о рычащей за спиной волчице. Рольван легко уклонился от его выпада, сделал обманное движение, заставив его отбивать удар в левое плечо, и тут же ударил справа, лишив противника державшей меч руки. Затем простым верхним ударом разнес ему шлем вместе с черепом.

Волчица прыгнула к упавшему телу. Сверкнули в лунном свете зубы. Не успев сообразить, что делает, Рольван отшвырнул меч и оказался рядом, на коленях, тянущимся к ней, чтобы оттащить от добычи. Шерсть на ее загривке была жесткой и удивительно теплой; прикосновение к ней заставило его опомниться и отдернуть руки.

– Стой, Игре, нет! Ты не должна!

Он видел оскаленную волчью морду прямо напротив своего лица и чувствовал запах из ее пасти. Во всем этом не было ничего от женщины, которую он любил, и Рольван ужаснулся – что он делает здесь, почему не бежит или не сражается, спасая свою жизнь. Но уже в следующий миг волчица прижала уши и подалась назад, и ему стало не до сомнений.

– Игре, Игре, пожалуйста. Все твои враги мертвы, слышишь, теперь ты должна вернуться. Прошу тебя. Возвращайся, – он никогда не слышал, как сделать животное снова человеком, ничего не знал об этой дрейвской способности. Помнил лишь слова Гвейра: «Я обнял ее и звал по имени», и потому тоже звал, отчаянно, изо всех сил: – Все закончилось, Игре. Ты в безопасности, все хорошо. Вспомни себя, Игре, вернись!

Сколько из его слов она понимала, сколько оставалось еще в ее разуме от человека? Рольван ни в чем уже не был уверен. Взгляд ее стал совершенно звериным, как будто со смертью последнего врага исчезла и необходимость сдерживаться. Но она все еще не пыталась его убить. Он осторожно поднялся на ноги.

Волчица зарычала и попятилась, приседая на задние лапы. Рольван пошел за ней. Он видел страх и злобу в ее глазах, видел, что в любой миг она может броситься на него, и по-прежнему боялся, но все это ничего не значило. Совсем ничего.

– Нет, Игре, я тебе не враг. Ты же меня знаешь, Игре, Игре, ты не могла забыть. Вернись, пожалуйста, ты нужна мне, ты нужна Гвейру – ведь ты же помнишь Гвейра! Ты отправила его за Врата. Если ты не вернешься, он останется там. Ну пожалуйста, Игре!

Она пятилась, пока за спиной не оказался ствол дерева, сплошь исцарапанный ее когтями. Не останавливаясь, не думая, что совершает самый безумный поступок за всю свою жизнь, Рольван подошел совсем близко и опустился перед нею на колени. Где-то в глубине этого ощетиненного злостью зверя еще жила Игре. Обнимать волчицу? Ему вдруг показалось, что он уже делал подобное, но где именно, во сне или в бреду, он не смог вспомнить.

– Ты не можешь остаться волком. Я не могу этого допустить.

На это раз прикосновение к шерсти не испугало его, как не испугала оскаленная пасть возле самого лица.

– Я не могу тебя бояться, – с удивлением прошептал он. – Я слишком сильно боюсь тебя потерять. Игре, Игре, девочка, дрейвка, колдунья, пожалуйста, вернись!