Путилин и Петербургский Джек-потрошитель

После целого ряда оханьев и аханьев духовных лиц Путилин с своей мягкой улыбкой приступил к допросу:

— Скажите, пожалуйста, в ту достопримечательную ночь, когда было совершено дерзостное святотатство, икона не получила никаких даров-приношений?

На лицах духовенства отразилось недоумение.

— Простите, Иван Дмитриевич, мы не совсем ясно понимаем. О каких дарах-приношениях изволите вы говорить?

— Я не говорю о деньгах, которые платятся за посещение, я говорю вот о чем: сколько мне известно, религиозные богомольцы имеют обыкновение благоговейно возлагать на икону — по обещанию или просто по порыву души — различные предметы, большинство которых плоды трудов их рук. Воздухи, пелена, полотенца и тому подобное. Так ведь это?

— Совершенно верно. Многие жертвуют. Случалось, кольца, серьги приносили в дар, дабы камни с них шли на украшение ризы или на благолепие часовни.

Путилин наклонил голову.

— Об этом я и говорю. Так вот, спрашиваю я, не было ли какого-нибудь приношения святой иконе в ту ночь, когда произошло исчезновение драгоценностей с ее венчика?

Ответить сразу на этот вопрос не могли.

Решили обратиться к тем лицам, которые сопровождали икону и которые, по их личной просьбе, впредь до выяснения загадочного случая, были отстранены от обязанностей.

Когда они, смущенные и понурые, предстали, Путилин мягко обратился к ним с этим же вопросом.

— Как же, как же… Полотенце, вышитое шелком, на икону одели, — уверенно произнес старый священник.

— А кто одел, батюшка? Где? Помните?

Старый иерей сокрушенно посмотрел на всех.

— А как, что, не помню. С такого происшествия память всю отшибло.

— Э-эх! Как же это вы так, отец Валентин? — укоризненно покачали головами духовные лица.

— А вы не помните? — обратился Путилин к монаху.

— Я помню, что это полотенце было положено на киот иконы или на предпоследнем, или на последнем месте, — твердо проговорил монах.

— Почему вы упираете на эти два последние места?

— Потому что до посещения их на иконе ничего не было.

— Скажите теперь: молебны везде протекали быстро, без всяких инцидентов?

— А именно?

— Не было ли больных, которых бы подводили или подносили к иконе?..

— Как сказать? Плакали… жарко молились… Прикладывались многие… Особенного ничего не происходило.

— А могу я осмотреть последние приношения чудотворной иконе? — вдруг быстро задал вопрос Путилин.

— О, конечно, конечно, достоуважаемый Иван Дмитриевич! — хором последовал ответ.

Но я ясно видел, что почтенное духовенство немало удивлено расспросами и желанием моего талантливого друга. Им ли, впрочем, было не удивляться, когда Путилин ставил порой в тупик искушенных деятелей на почве преступления или сыска?

…И вот пред ним целая гора всевозможных доброхотных даров святой иконе.

Чего тут только не было!

Рядом с бархатными, шитыми золотом пеленами находились скромные дешевенькие полотенца из грубого холста; там — жемчугом унизанная сумочка для святой ваты лежала бок об бок с дешевеньким ситцевым платочком.

Путилин продолжал внимательно разглядывать приношения.

«Что может найти он здесь, в этих предметах? Какое они могут иметь отношение к возмутительному злодеянию?» — копошилась в голове мысль-догадка.

Вдруг я заметил, что он взял в руки широкое белое шелковое полотенце, расшитое цветными шелками, стал особенно пристально рассматривать его.

Все, в том числе и я, выжидательно и недоумевающе уставились на него.

— Помилуй Бог, какое странное полотенце! — громко произнес он.

— Чем? — быстро спросил я.

— В самом деле, что такое? — ближе придвинулись к Путилину духовные лица.

— Да… да так… рисунок узора занятный, — бесстрастно ответил он. И повернулся к духовным властям: — Вы позволите мне оставить его у себя на некоторое время? Заинтересовался я им, очень уж небрежно и спешно заканчивали вышивание на нем. Смотрите, какие несуразно большие, неправильно кривые крестики выводили по канве на нем!

— Сделайте милость… хотя это и чужое приношение, но ради пользы дела…

— Да, да. Я вам верну его скоро, если… если оно…

И, распрощавшись, Путилин уехал со мной в гостиницу.

Там, в номере, он опять принялся за осмотр полотенца.

— Как хорошо начато. Удивительно искусная работа! И вдруг такие скачки, прыжки, — бормотал он вполголоса.

— Скажи, пожалуйста, Иван Дмитриевич, что ты так пристал к этой вещи?

— Пристал? Браво, доктор, первый раз в своей жизни ты угадал, изрек истину! К этому полотенцу я действительно пристал, как муха к клею. И для того, чтобы отстать, мне надо даже вымыть руки.

И к моему изумлению, Путилин стал мыть руки у мраморного умывальника.

Когда в два часа я проснулся, номер был пуст. Путилина не было.

— Началось! — вырвалось у меня.

Золотое царство Москвы

Если еще и теперь Замоскворечье полно самобытного уклада жизни, являя собою как бы городок в огромном городе-столице, то в те, сравнительно отдаленные, годы оно было поистине особым царством.

И имя этому царству было — «заповедное», «золотое», «темно-купецкое».