Пыль дорог и стали звон

— Нет, ездовой собакой. — Проворчал Дунгар. — Ну, а кем же ещё? Не перебивай! Так вот, компания у нас собралась тогда разношёрстная. Отщепенец на отщепенце. Лорды меж собой воевали, наёмники были в чести, да и платили прилично. В общем, на хлеб с маслом заработать было можно, а если ещё и руки из правильного места, то можно на этот хлеб ещё смело кусок ветчины положить. Я именно таким был, рукастым, мастеровитым. Не хочу хвастаться, но весь отряд моей заточке мечей нарадоваться не мог, а уж как я доспехи чинил! Но, как я уже говорил, шайка у нас набралась знатная. И был у нас один, которому мои доспехи ну вообще не сдались. Эльф, лесной. Натурально из лесу вышел как-то и в отряд попросился. Мол, следил за нами несколько дней, вот и решил попроситься. А говорил, знаешь, на ломаном-ломаном имперском. Чего ему в лесах не сиделось, спросите? Вот тут и начинается самое интересное. Нам он рассказал, что нарушил чего-то, то ли обет, то ли закон лесной какой-то. И теперь, значится, ему вину искупить надобно. А сделать это надлежит только через славные битвы. Я так и не понял, то ли ему умереть нужно было, то ли сколько-то врагов нарубить…

— Предлагаю продолжить внутри. — Прервал Таринор, указав на приближающийся постоялый двор. Отдав лошадей на конюшни, компания отправилась вовнутрь, где Дунгар поспешил занять самый широкий стол.

— Короче говоря, — продолжал гном. — Когда начался бой, у нас глаза на лоб полезли. Этот эльф сбрасывает с себя всю одёжку, даже портки, и остаётся в чём мать родила. Хватает свой меч и несётся в самую мясорубку. Те разбойники, псы шелудивые, рты поразевали, опешили, мы их и порезали без труда. А тот ушастый принялся после боя у трупов уши отрезать. Причём не у всех, а только кого сам зарубил. Как он потом объяснил, это у них вроде как обычай такой. Он голышом подрался, уши отрезал, на верёвку нанизал. Ту верёвку с ушами он как ожерелье потом носил и вообще никогда не снимал. Даже когда в бою с себя всё скидывал, верёвка та была при нём. И даже когда ушей стало много, а вонища от них по всему лагерю была, да такая, что ему наш командир велел спать поодаль, даже тогда он её не снимал. Такой вот был лесной эльф. Странный, конечно. У общего костра не сидел, всегда в сторонке что-то жевал, бормотал чего-то. Но рубился за троих. И говорил ещё, что его боги хранят или духи леса, не помню уже, потому он и невридимый выходит всегда. Но я-то знал, что это противников от его голой задницы оторопь брала, хехе. Но, стоит отдать ему должное, боец был ценный. Звали его как-то мудрёно и длинно, так что мы называли его Чудилой.

— И что же с ним стало? — Спросил Таринор.

— А что с ним могло стать? Стрелу арбалетную получил. И не одну: в пузо, грудь и горло. Уж не знаю, какая из них его убила, но нашли мы его уже мёртвым. Похоронили, конечно, как он и завещал, с ушами его драгоценными. Да, видать, тот арбалетчик Скайнов про лесных богов слыхом не слыхивал, вот и продырявил бедолагу, наплевав на них.

К столу подскочил румяный невысокий трактирщик.

— Чего изволите, добрые господа?

— Для начала, мил человек, принеси нам похлёбки из раков. Слышал я, в этих краях её готовят преотличнейше. — Гном облизнулся. — А ещё, думаю, никто не откажется от рёбрышек бараньих. Остальное пусть сами выбирают, а то на вкус и цвет, как говорится…

— Я б от кружки молока не отказался. — Задумчиво проговорил Таринор. — Или даже просто воды.

— Бросаешь пить? — Усмехнулся Игнат.

— Вроде того. И тебе бы не мешало, драконоборец похмельный. Драм, что насчёт тебя?

— Я соглашусь на стакан воды. — Равнодушно ответил эльф.

— Неужто не голодный совсем? — Спросил наёмник. — Смотри, путь не то, чтобы неблизкий, но всё же пройтись придётся порядочно. Ты ведь не отказываешься от похлёбки и рёбрышек?

— Не отказываюсь. — Интонация эльфа явно не говорила об аппетите.

— Случилось чего? — Поинтересовался Таринор, подкладывая под себя плащ.

— Прошу прощения, что встреваю в разговор, господа. — Трактирщик выглядел смущёным. — Нести всё сразу?

— А и неси, корчмарь! — Махнул рукой гном. — Я вот голоден как волк, мои спутники, думаю, тоже. Да, и к рёбрышкам будь добр каши перловой.

Откланявшись, трактирщик удалился, а наёмник вновь обратился к эльфу.

— Рассказывай, чего гложет?

— Я думаю о снах, которые видел в последние дни. Один и тот же сон снова и снова. В нём я убиваю какую-то девушку. Не знаю, за что, но это будто нечто важное, необходимое.

— Ишь ты, — присвистнул гном. — Эдак можно и умом тронуться.

— Мне кажется, это сны от Селименоры. В них всё в серебряных тонах и на небе всегда луна. Богиня будто даёт мне знак. Возможно, мне следовало пойти в Лунное пристанище вместо того, чтобы отправляться с вами.

— Чтобы тебя прирезали первые встречные ублюдки, которым не понравится вид твоего лица? — Заметил Таринор.

— Я могу о себе позаботиться.

— Слушай, Драм, я тебе клянусь, как только всё это закончится, лично тебя в Пристанище отведу. И будешь ты там спать спокойно, сны мучить не будут, боги являться перестанут… — Последние слова наёмник проговорил с улыбкой на лице.