Раба любви и другие киносценарии

— Хорошая ты, Ксения, — говорит Тимур и целует ее. — Бога я люблю, а людей мне любить теперь не обязательно. Мне теперь, хромому и однорукому, людей особенно понимать надо, а не любить. Жизнь надо понимать не хуже муравья, чтобы до цели добраться. Всю злобу, которую я от многих людей испытал, собрать воедино, как тяжелый камень, и обрушить на их же головы.

— Не злись, милый! От злобы раны плохо заживают.

— Раны на теле заживут, а с врагами я посчитаюсь. Ты только, Ксения, дай мне свою любовь. Ты мне как наложница не нужна. Хочешь, я тебя на волю отпущу, в родную землю, пойдешь к отцу, матери? Я тебе денег дам!

— Я очень хочу, но оставить тебя одного сейчас не могу.

— Благодарю тебя, Ксения. Устал я, прилечь бы!

Ксения помогает Тимуру лечь в постель.

— Саид, — зовет он.

Входит Саид.

— Что ж ты про Хусейна ничего не сообщаешь? Уже давно послал его с двумястами всадниками в сторону Бадахшана?

— Амир Хусейн овладел Бадахшаном, — говорит Саид, — и все заботы направил на то, чтобы побольше награбить богатства. Он забросил все дела, управление страной. Все воины страшно злы на него.

— Что ж ты мне не сообщил?

— Не хотел тревожить, пока раны не зажили.

— Раны уже зажили, — говорит Тимур. — Где теперь Хусейн?

— Монголы напали на амира Хусейна, тот был разбит в бою и бежал на юг.

— Он погубил лучших моих воинов! — сердито говорит Тимур. — Все мои люди рассеяны по разным местам. Сколько мы можем собрать всадников?

— Не больше сорока.

— Проклятый Хусейн! Когда-нибудь он будет держать ответ за свою злобу, за свою жадность, за свою глупость...

— Не сердись, милый! — сказала Ксения, утирая вспотевший лоб Тимура, и поднесла ему кувшин.

Тимур жадно и долго пил.

Предгорья. Ночь. Сон.

Хромая, с согнутой правой рукой, Тимур медленно и долго взбирается на гору. Неподвижно сидит при лунном сиянии один.

— Наступает перелом в моей судьбе, — тихо произносит он. — Отсюда я пойду от крайнего унижения к большой славе. Слепой и хромой муравей достигнет своей цели. Я пока еще слеп к путям судьбы и хром по велению судьбы, но бог управляет и судьбой.

Тимур становится на ночную молитву, долго молится, потом ложится спать. Быстро засыпает. Он видит себя в пустыне. Вокруг множество народа, а вдали виден свет. Тимур спешит по направлению к свету. На дороге лежат три кучи золы. Он смотрит на них и идет дальше.

Слышен голос:

— Видишь тех пятерых впереди? Спеши за ними.

Начинается сильная буря. Один из пятерых оборачивается и говорит Тимуру:

— Буря означает, что посланник бога восходит на небо.

И тут Тимур увидел вдали силуэт посланника.

— К великому счастью, я могу поклониться посланнику бога!

Тимур подходит ближе и кланяется посланнику бога.

— Терпение — ключ к радости, — говорит посланник...

Вдруг поднялся порыв ветра, и посланник превращается в Эблиса.

Эблис смеется:

— Ты, Тимур, силой оружия покоряешь людей. А я в их головы силой духа привношу злобу и непокорность.

Тимур выхватывает саблю и прислоняет острие клинка к шее Эблиса:

— Мгновенье — и нет головы... И нет злобы и непокорности!

Эблис перестает смеяться.

Тимур прячет саблю в ножны и удаляется по пустыне.

Эблис выхватывает из-за пояса кинжал и метает в уходящего Тимура.

Степь. Шатер Тимура. Ночь.

Тимур вскрикивает и просыпается. Рука с кинжалом бьет его по груди, по спине, не зная, что даже ночью Тимур не расстается с кольчугой.

— Саид! — кричит Тимур.

Вбегают Саид и стража. Втаскивают через дыру в шатре убийцу.

— Какой страшный сон! — говорит Тимур. — Я знаю, это человек Хусейна.

Самарканд. Утро.

Тимур торжественно въезжает в Самарканд. Звуки музыки. Толпы народа приветствуют его криками.

Шатер Хусейна под Самаркандом. Утро.

— Я рад, что вы согласны со мной, главы племени тумны, — сказал Хусейн. — Ханом следует сделать не безродного Тимура из племени Барласов, а родовитого Джагатая из племени тумны.

— Умер Джагатай, — сказал первый глава.

— Тогда сделаем ханом его сына, — сказал Хусейн.

— Убит, — сказал второй глава.

— Тогда внука... — Внук Джагатая Кабул живет неизвестно где и, по слухам, в полной бедности, — сказал третий.

— Отыскать! — сказал Хусейн. — Отыскать и сделать ханом!

Самарканд. Улицы. Вечер.

Толпы народа, музыка. Худой, напуганный юноша Кабул в сопровождении Хусейна и его амиров въезжает в Самарканд.

— Сто двадцать лет жизни великому хану Турана Кабул-шаху! — кричит Хусейн.

Народ громко закричал приветствия. От криков этих Кабул-шах вздрогнул и съежился.

— А сейчас по случаю въезда хана в Регистане будет праздник! Там поставлены большие котлы с ханским пловом!

Тимур смотрит на суету народа вокруг котлов.

— Трудно добиться похвалы от своих сограждан, — говорит он. — Ведь даже если кто-либо явится к ним в блеске славы, они стараются отнять ее у него и всяческими уловками умалить его значение. Хусейн, конечно же, превратит бедного Кабул-шаха в марионетку и будет им управлять, как захочет. На мое письмо он не ответил, не обратил никакого внимания, и я промолчу. Как учит Омар Хайям: