Работа на лето

— А не боишься? — лукаво спросил девчонка. — В такую ночь всё может случиться…

— Вот ещё, бояться! — Генка свёл брови и положил руку на ножны висящей на поясе финки. — Я любого победю. Всякого и каждого. Однозначно. Идём!..

… Странно, но в лесу не было темно и одиноко. Светила луна, тени лежали на прогалинах, слышались тут и там голоса…и в то же время не было и ощущения, что вокруг стеснительно-многолюдно. Очевидно, не только нашей парочке пришла в голову светлая мысль "пойти в лес", и Генка подозревал, что во многих случаях дело поцелуями и тисканьем не ограничится. Но почему-то это ничуть не напоминало "подьездные" и "чердачные" "романы". Может быть, потому что тут никто не корчил из себя "взрослого", понимая это слово как умение материться, курить и пить? Или потому, что ребята здесь и были взрослыми — мастера на все руки, умеющие и на земле работать, и охотиться, и за компьютер сесть, и стрелять, и за скотиной ухаживать, и деньги заработать все этим и многим другим…

Они остановились возле большущего дуба, наклонившегося над оврагом, который, постепенно расширяясь, уходил куда-то вниз, превращаясь в смутно видневшуюся луговину, за которой опять вставала стена леса. Там тоже виднелись движущиеся огоньки, но сама луговина была пуста, только ползли по травам длинные редкие пряди тумана.

— Вон в той стороне, — указала девчонка, — совсем глухой лес. Слушай. Тихо…

Взявшись за руки, они стояли возле дуба над оврагом, и слушали, как в чащобах просыпается Ночь. Открывает глаза, приподнимается. Выходит из дебрей и шагает над луговиной, над лесом… Заворожённый, Олег почти забыл дышать. Тонкие сильные пальцы девчонки сжимали его ладонь горячей хваткой.

А потом за их спинами — совсем близко — вспыхнуло, метнулось к небу плотное оранжевое пламя костра.

— Ой, Купала-Купала,Лето купала,Небо да земля,Огонь да вода,

Ночь пришла,Ночь настала,Купала-Купала…

… А над селом из подсвеченной алым тучи выступили фигуры трёх былинных богатырей — и застыли в грозном дозоре, глядя на запад, восток и юг русской земли…

БОЛЬШИЕ МАНЁВРЫ

— Вставай, Ген. Вставай, слышишь?

Генка ошалело приподнялся. Мир утопал в запахе сна. Сено было везде — до самой щелястой крыши. Где-то снаружи надрывался горн.

Надька сидела рядом, подогнув ноги, и ожесточённо выбирала из спутанных волос былинки. Генка хихикнул. Девчонка посмотрела сердито:

— На себя посмотри! — но тоже зафыркала, откинулась в сено. Спрячемся? Пусть не найдут.

— За дезертирство расстреляют, — серьёзно ответил Генка. Прова ливаясь в мягкую подстилку, перебрался ближе к девчонке, заглянул в глаза: — Надь… Любэ… ты… ты прости за… я же… — он сбился окончательно.

— Глупый… — она вздохнула глубоко. — Это же совсем другое дело…

Ну какой ты глупый-глупый… Я же сама захотела. И я у тебя первая…

— Первая, — признался Генка. — По-настоящему первая. Я не умею ничего…

— Ты меня любишь, — с непоколебимой уверенностью ответила девчонка. — Я уже не верила, что у меня такое может быть. Тут такие хорошие ребята… а мне даже если просто они прикасались, случайно или в шутку — уже тошно делалось.

— А где мы вообще? — уточнил Генка, оглядываясь…

… Вообще-то Генка понимал, что может и не спешить на построение — он же инструктор, а не член отряда и вообще не житель деревни. Но спешил — и, как оказалось, не прогадал.

На центральной площади собралось всё население Озерков-Никольских. По периметру стояли женщины и дети. На трибуне перед советом находился Виктор Васильевич Обручев, ещё несколько местных "голов", Леший и человек шесть-семь мужчин в военной форме. Трое — в казачьей, её трудно с чем-то перепутать, остальные — в нейтрально-непонятной; двое явно не были русскими. А на самой площади ровными рядами стояли ополченцы — около сотни мужчин в возрасте 20–50 лет, одетые в форму. Сбоку отдельной "коробкой" замер молодёжный отряд. Генка остановился в нерешительности, но потом увидел Юрза и подошёл к нему. Тот поздоровался кивком, и Генка остался стоять рядом с ним.

Виктор Васильевич поднял руку. Установилась тишина, в которой его голос — вообще-то глуховатый — звучал особенно ясно: