Работорговец (Русские рабыни - 1)

-- Как у пса комсомольского! -- прервала Ольга. -- Чмошником он был горкомовским! Там и голос поставил. Они ж больше ни хрена делать не могли, как только болтать...

-- Они говорили о нас... О тех, кто пришел на просмотр в группу. Говорили так мерзко... Они... они торговались, сколько какая из нас стоит. Как про скот: у кого какой вес, размер... грудей и вообще... Такая похабщина, что повторить не... не могу, -- Ирина произнесла это и ей показалось, что на то, что она сейчас высказала, она потратила столько же сил, сколько на бег по ночному Горняцку. -- И я сразу поняла, что нет никаких танцгрупп, и нет никаких гастролей... Ну, может, гастроли-то и есть, но не те. И деньги -- еще неизвестно: будут они или нет. Они просто хотели вывезти нас в Турцию, отобрать документы и продать в рабство в публичные дома...

-- А что, хорошая работенка! Я б согласилась! Лежишь под клиентом, а денежки щелкают...

-- А тот, второй, не Пеклушин, -- сделала Ирина вид, что не услышала собеседницу, -- он ему сказал: "Ну, ты, Костя, молодец! Еще немного -- и мы весь город превратим в сучью зону".

-- Серьезно? -- удивилась Ольга. -- Это ж у нас была сучья зона... В смысле, колония...

-- Ну, он так сказал... Наверно, он другой смысл в это название вкладывал.

-- Ну, и тянуло тебя за язык?! -- возмутилась Ольга. -- Промолчать, что ли, не могла?

-- Да ведь я только Валентине... Уже потом, на второй день...

-- Ну так вот она тебя и заложила Пеклушину. А тот, видать, струхнул, -- Ольга потянулась за картофелиной, окунула ее в соль, пожевала немного и выплюнула с лошадиным фырканьем. Жевать бумагу было, наверно, приятнее. -- У Пеклушина с комсомольских времен связи еще те. Организовал грабеж магазина, свидетелей соорудил -- все честь по чести. А следователю что надо? Да совсем немного: сотню "баксов" кинь на лапу и никаких профессиональных сомнений уже не будет. Сначала были, а потом -- пш-шик! -и пропали, испарились, -- развела Ольга руками, и снова противно звякнули наручники.

-- Но зачем?! -- вскрикнула Ирина. -- Зачем?!

-- А чтоб спокойнее было. Мало ли: а вдруг ты и вправду сходишь и кое-кому расскажешь про этого гуся... И потом учти, милая, после отсидки, даже если ты уже захочешь его заложить, тебе никто не поверит. У нас в стране так испокон веку принято: бывшим зэкам веры нету... Врубилась?

-- А зачем в колонии... меня убить... зачем? -- не могла понять Ирина.

Наверное, не могла потому, что не было у нее на плечах головы Пеклушина.

-- Валентина ведь твоя в Турции поги-и-ибла, -- протянула Ольга. -Публичный дом сгорел, и она вместе с ним.

-- Ва-а-аля, -- жалобно протянула Ирина. -- Какой ужас!

-- Вот такие дела-а-а... -- представила Ольга, как действительно страшно гореть да еще и в чужом городе, хотя, наверное, и в своем не менее страшно. -- Турки, значит, по своей линии сообщили нашим. От Валентины, считай, ничего не осталось, потому решили условно похоронить прямо там, в Турции. А здесь начали щупать, как она туда попала. К Пеклушину пару раз приходили, допрос снимали. Он и разволновался. Все-таки из вашей группы, как я врубилась, одна ты в России осталась. От ментов он открутился, что, мол, такой не знал, а ты-то -- в курсе. Вот он и понял, что ты -- самый опасный для него человек. От тебя ж ниточка по его щупальцам потянется...

-- Ва-а-аля, -- будто из какого-то глубокого сна произнесла Ирина.

У нее и, когда узнала об измене, не возникло в душе ничего злого, яростного по отношению к подруге, а сейчас и вообще стало до того жалко, словно лежала Валентина сейчас на руках у нее, лежала обгоревшая, уже и человеком внешне быть переставшая и тихо стонала, умирая.

-- А кто? -- сквозь какую-то дымку спросила Ирина.

-- Что -- кто? -- не поняла Ольга.

-- Кто меня должен был убить? Спица?

-- Нет.

-- Архинчеева?

-- Нет.

Дымка дрогнула и растаяла. Словно сильней подул сквозь щели ветер и вбил, сплющил ее в угол.

-- А кто же? -- Ирина пыталась разглядеть Ольгино лицо, но ничего не видела, кроме размытого светлого пятна.

-- А тебе это надо? -- недовольно спросила Ольга.

-- Надо!

-- Не из твоего отряда, не из третьего, -- ответила Ольга. -- Девка еще та -- лихачка. Слушай, а не все ли тебе равно, кто это?! Ты из зоны свалила, а она пусть решетку от злости грызет!

-- Но как мог Пеклушин? -- все-таки не понимала кое-что Ирина. -- Как мог он -- и в зоне?..

-- У него руки длинные. И все деньгами облеплены. Как волосами. Попросил одного авторитета, который ему задолжал. Ну, тот и накатал муляву в зону. "Так, мол, и так. Надо одну "шестерку" убрать. А то хороший человек из-за нее пострадать может". Усекла? А у нас с шестерками разговор всегда короткий.

Где-то близко, наверное в соседнем дворе, завыла собака. Завыла низко, утробно, как сигнализация в колонии. А когда она затихла, Ирине показалось, что вой зацепился за что-то у нее внутри и все живет и живет там, разрывая на части душу.

16