Радуга тяготения

Таких закатов больше не увидишь, пожалуй, – закат в глубинке XIX века, они редко запечатлевались даже в первом приближении на холсте, в пейзажах Американского Запада художниками, о которых никто не слыхал, – когда земля была еще свободна, а взгляд невинен, и присутствие Создателя гораздо ощутимей. Вот он громыхает по-над Средиземноморьем, высокий и одинокий, этот анахронизм в древней киновари, в желтизне такой чистоты, что ныне и не найдешь нигде, и чистота эта просто взывает к немедленному загрязнению… Империя, конечно, продвинулась на запад, куда еще ей было двигаться, как не к этим девственным закатам, – проникнуть в них и испакостить?

Но по всему горизонту, вдали, на отполированной кромке мира – что за пришлецы стоят… эти фигуры в покровах – на таком расстоянье, вероятно, вышиной в сотни миль – их лики, безмятежные, без привязанностей, как лик Будды, клонятся над морем, бесстрастные, вообще-то совсем как Ангел, стоявший над Любеком при налете в Вербное воскресенье, пришед в тот день не карать и не оберегать, но свидетельствовать игре в соблазненье. То был предпоследний шаг, сделанный Леди Лондон пред тем, как покориться, пред тою связью, что в конце концов привела ее к воспаленью и рубцеванью пагубной сыпи, отмеченной у Роджера Мехико на карте, дремавшей в сей любви, коя у них на двоих одна с этим ночным распутником Лордом Смертью… потому что отправлять Королевские ВВС наводить ужас на гражданский Любек равносильно было безошибочному взгляду, рекшему: скорей же выеби меня, – от него градом и посыпались с воем ракеты, А4, которыми все равно пуляли б, ну разве что чуть раньше…

Чего ж явились сегодня вечером искать эти стражи края света? вот они темнеют, монументальные существа, стоики, до шлака темнеют, до пепла, до того цвета, что ночь сегодня сгладит… чему такому грандиозному тут свидетельствовать? здесь только Ленитроп да сэр Стивен несут себе околесицу, пересекают одну за другой длинные тюремно-решетчатые тени, отбрасываемые высокими стволами пальм вдоль набережной. Промежутки в тенях ныне омываются очень теплой закатной краснотой по зернистому шоколадному пляжу. Ни в единый миг, похоже, ничего не происходит. Никакие авто не шуршат на округлых подъездных дорожках, никаких миллиардов франков не ставится на кон из-за женщины либо союзов наций ни за каким столом внутри. Лишь несколько номинальный плач сэра Стивена, припавшего на одно колено в песке, еще согретом днем: тихие придушенные вскрики отчаянья сдерживаются, выдавая весь гнет, что сэр Стивен претерпевал, даже Ленитроп это ощущает в горле, болезненные вспышки сочувствия к тому, чего это мужику явно стоит…

– Ох, да – да, знаете ли, я, я, я не могу. Нет. Я предполагал, что вам известно, – а с другой стороны, чего ради им было сообщать? Они-то знали. Я посмешище всей конторы. Даже публика знала. Нору уже много лет облизывает толпа экстрасенсов. Всегда сгодится для репортажика в «Новостях мира»…

– А! Ну да! Нора – это ж та дамочка, которую еще застали с пареньком, кото-который цвет себе меняет, верно? Ух ты! Ну точняк, Нора Додсон-Груз! Я так и знал, что фамилия у вас знакомая…

Однако сэр Стивен не умолкает:

– …был сын, да, нас снабдили чувствительным сыночком, мальчик ваших лет. Фрэнк… По-моему, его отправили в Индокитай. Очень вежливые, когда я спрашиваю, очень вежливые, да только все равно не дают мне выяснить, где он… В Фицморис-хаусе славные парни, Ленитроп. Добра желают. Почти во всем я сам виноват… Я же действительно любил Нору. Честно. Но было и еще кое-что… Важное. Я в это верил. И до сих пор верю. Должен. Когда она пошла на поводу, знаете… они и впрямь на это идут. Знаете же, какие они – требовательные, всегда пытаются за-затащить в постель. Я не мог, – качает головой, волосы теперь светятся в сумерках оранжевым, – не мог. Слишком высоко вскарабкался. На другую ветку. Не мог к ней обратно спуститься. Она-на, может, и довольна была б даже касаньем

время от времени… Слушайте, Ленитроп, ваша девушка, ваша Катье – он-на, знаете, очень красивая.

– Знаю.

– Он-они думают, мне все равно, теперь уже. «Можете наблюдать бесстрастно». Сволочи… Нет, я не это хотел сказать… Ленитроп, мы все – такие механические люди. Выполняем свою работу. Вот и все. Послушайте – что вы думаете, мне каково? Когда вы уединяетесь с ней после каждого занятия. Я импотент, но

мужчина – а мне, Ленитроп, только с книжкой уединяться. Только рапорты писать…

– Слышьте, ас…

– Не сердитесь, я безвредный. Валяйте, стукните меня, я упаду, а потом опять вскочу. Смотрите. – Показывает. – Вы не безразличны мне, вы оба. Мне не все равно, поверьте мне, Ленитроп.

– Ладно. Рассказывайте, что происходит.

– Не безразлично!

– Хорошо, хорошо…

– Моя «роль» – наблюдать за вами. Вот моя роль. Вам нравится моя роль? Нравится? Ваша «роль»… изучить ракету, дюйм за дюймом. Я должен… каждый день отправлять сводку ваших успехов. Больше я ничего не знаю.