Радуга тяготения

– В смысле – ему нужен ответ?

– Он сказал, что вам придется подумать.

– Скажи-и-ите-ка. – Ему только что пришло в голову. – А с чего это вы, ребятки, мне вот так помогаете? За бесплатно и все такое?

– Кто знает? В игре надо ходить по схеме. Вы, должно быть, сейчас вписаны в какую-то схему.

– Э…

Но она уже ушла. Ленитроп озирается: при свете дня комната убога и безлика. Здесь, должно быть, даже тараканам неуютно… И что же, он скачет быстро, подобно Катье на ее колесе, по храповику таких вот комнат, в каждой задерживаясь лишь настолько, что времени хватает вдохнуть да отчаяться, а потом перекинуться в следующую, а обратного пути уже нет и больше никогда не будет? Нет времени даже получше разглядеть рю Россини, что за рожи верещат из окон, где тут можно хорошо поесть, как называется песня, которую все насвистывают в эти преждевременные летние дни…

Неделю спустя он в Цюрихе – долго ехал поездом. Пока металлические твари в одиночестве своем, сутками уютного и упорного тумана убивают часы за имитацией, играют в молекулы, изображая промышленный синтез, а те распадаются, склеиваются, сцепляются и расцепляются вновь, он задремывает, в галлюцинацию, из галлюцинации: Альпы, туманы, пропасти, тоннели, до костей пробирающее влаченье вверх под невероятными углами, коровьи колокольцы во тьме, по утрам – зеленые откосы, ароматы мокрого пастбища, вечно за окном небритые работяги шагают на ремонт участка, долгие ожидания на сортировочных, где рельсы – точно луковица в разрезе, опустошение и серость, ночи полны свистков, лязга сцеплений, грохота, тупиков, армейские автоколонны стоят на переездах, а состав пыхтит мимо, толком не разберешь, кто какой национальности, даже враждующих сторон не различишь – везде сплошь Война, единый изувеченный пейзаж, где «нейтральная Швейцария» – ханжеская условность, созерцаемая с едва ли меньшим сарказмом, нежели «освобожденная Франция» или «тоталитарная Германия», «фашистская Испания» и прочие…

Война кроит пространство и время по собственному образу и подобию. Рельсы теперь бегут в разных железнодорожных сетях. Вроде кажется – разрушение, но нет, это перегоны формуются под иные цели, под задачи, коих передние края Ленитроп, эти пространства минуя впервые, нащупывает только сейчас…

Вселяется в гостиницу «Ореол» на заброшенной улочке в Нидердорфе, он же – район цюрихских кабаре. Номер на чердаке, надо лезть по лесенке. За окном такая же – нормально, прикидывает Ленитроп. В ночи отправляется искать местного Свиристелева представителя, находит дальше по набережной Лиммата под мостом, в комнатушках, битком набитых швейцарскими часами, наручными и настенными, и высотомерами. Русский, фамилия Семявин. За окном, на реке и на озере гудят суда. Наверху кто-то репетирует на фортепьяно: милые песенки, запинаются. Семявин льет энциан в чашки свежезаваренного чая.

– Для начала поймите: тут везде своя специализация. Надо часы – в одно заведение. Надо баб – в другое. Меха бывают Соболь, Горностай, Норка и Другое. С наркотой то же самое: Стимуляторы, Депрессанты, Психотомиметики… Вам чего?

– Э… информации? – Гос-споди, на вкус – прям как «Мокси»…

– А. Еще один. – Глядя на Ленитропа кисло. – Простая была жизнь до первой войны. Вы-то не помните. Наркотики, секс, роскошь. Валюта была так, побочка, а слов «промышленный шпионаж» и не знал никто. Но я видел, как все менялось – о, как оно менялось. Инфляция в Германии – тут бы мне сразу и догадаться, нули сплошняком отсюда до Берлина. Я тогда сурово с собой беседовал. «Семявин, это лишь временный провал, уход от реальности. Легкая такая аберрация, не дергайся. Действуй как всегда – стойкость, здравость. Мужайся, Семявин! Скоро все наладится». Но знаете что?

– Дайте-ка угадаю.

Трагический вздох.

– Информация. Чем вам бабы с наркотой не угодили? Неудивительно, что мир рехнулся, – ну еще бы, если информация – одна-одинешенька твердая валюта и осталась.

– Я думал, сигареты.

– Размечтались.

Он вытаскивает список цюрихских кафе и явок. Под заголовком «Шпионаж, промышленный» Ленитроп видит три. «Ultra», «Lichtspiel»[140] и «Sträggeli». По обоим берегам Лиммата, далеко друг от друга.

– Киселять и киселять, – складывая список в чрезмерный карман костюма.

– Со временем станет легче. Когда-нибудь всем этим займутся машины. Информационные. Вы – прилив грядущего.