Радуга тяготения

В «Кроненхалле» они отыскивают столик наверху. Вечерняя суета спадает. Колбасы и фондю: Ленитроп оголодал.

– Во времена гаучо моя страна была как чистый лист бумаги. Докуда воображения хватало – пампасы, неистощимые, неогороженные. Куда гаучо доезжал, там ему и собственный дом. Но Буэнос-Айрес возжелал властвовать над провинциями. Собственнические неврозы набрали силу и стали заражать села. Понастроили оград, у гаучо поубавилось свободы. Трагедия нашей нации. На месте открытых равнин и небес мы одержимо строим лабиринты. Начертать на пустом листе схемы – чтоб сложнее и сложнее. Нам нестерпима эта открытость: в ней ужас наш. Посмотрите на Борхеса. Посмотрите на пригороды Буэнос-Айреса. Тиран Росас уже сто лет как подох, но культ его процветает. Под городскими улицами, под трущобными каморками и коридорами, под заборами и сетями стальных путей сердце Аргентины в своенравии своем и угрызениях мечтает вернуться к изначальной неисписанной безмятежности… к этому анархическому единству пампасов и небес…

– Но-но колючая проволока, – Ленитроп, набив рот фондю, жрет, себя не помня, – это прогресс – не-нельзя вечно жить на просторе, невозможно взять и встать на пути прогресса… – да, он по правде намерен полчаса, цитируя субботние вестерны дневных сеансов, всего прочего громче прославляющие Собственность, жевать мозг этому иностранцу, который расщедрился ему же на еду.

Паскудосси, сочтя сие легким помешательством, а не хамством, лишь моргает раз-другой.

– В нормальные времена, – желает пояснить он, – всегда побеждает центр. Его сила со временем растет, и это не обратимо – во всяком случае, нормальными средствами. Для децентрализации, возврата к анархии, нужны ненормальные времена… эта Война – эта невероятная Война – стерла уйму крошечных государствочек, бытовавших в Германии тысячелетиями. Стерла начисто. Открыла Германию.

– Ну да. И надолго?

– Это не затянется. Ну само собой. Но на несколько месяцев… может, к осени настанет мир – discúlpeme[145]

, к весне, никак не привыкну к вашему полушарию – на одну весеннюю минуту, возможно…

– Да, но… и что – вы захватите землю и будете удерживать? Вас мигом вытурят, братан.

– Нет. Захват земли – это снова ограды. Мы хотим, чтоб она оставалась открытой. Хотим, чтоб она росла, менялась. В открытости Германской Зоны надежда наша беспредельна. – И сразу, будто дали по лбу, внезапный быстрый взгляд, не на дверь, но на потолок. – И опасность тоже.

Сейчас подлодка курсирует где-то возле Испании, погружается почти на весь день, ночами на поверхности заряжает батареи, то и дело тайком заползает подзаправиться. Паскудосси о заправочной комбинации особо распространяться не хочет, но, похоже, у них многолетние связи с республиканским подпольем – сообщество красоты, дар неколебимости… Теперь в Цюрихе Паскудосси выходит на правительства, которые, возможно, по любым причинам захотят подсобить его анархии-в-изгнании. К завтрашнему дню ему надо отправить депешу в Женеву: оттуда передают в Испанию и на субмарину. Но в Цюрихе шастают агенты Перона. Паскудосси пасут. Нельзя рисковать – он может спалить женевского связника.

– Могу выручить, – Ленитроп, облизывая пальцы, – но мне как бы деньжат не хватает и…

Паскудосси называет сумму, которой хватит на Марио Швайтара и пропитание Ленитропа на много месяцев.

– Половину вперед, и я уже лечу.

Аргентинец отдает депешу, адреса, деньги и оплачивает счет. Они уговариваются о встрече в «Кроненхалле» через три дня.

– Удачи.

– И вам.

Последний грустный взгляд Паскудосси – тот за столиком один. Всплеск челки, угасание света.

Самолет, помятый «DC-3», выбран за склонность к подлунной халтуре, за благодушную гримасу на морде кокпита, за тьму внутри и снаружи. Ленитроп просыпается – свернулся калачиком среди груза, металлическая тьма, вибрация моторов пробирает до костей… красный огонек хиленько сочится с переборки где-то впереди. Ленитроп подползает к крошечному иллюминатору и выглядывает. Альпы под луною. Только мелковаты, не великолепные, как он думал. Ну что ж… Он устраивается на мягкой пружинной кровати, поджигает сигарету с пробковым фильтром, выцыганенную у Паскудосси, черти, думает, червивые, неплохо, ребятки запрыгивают себе в самолет, мотаются, куда душеньке угодно… Женева – это еще цветочки. Вот-вот, так может – ну, может, в Испанию? нет, стоп, они там фашисты. В Океанию! хмм. Полно япошек и армейских. А вот Африка у нас Черный Континент, вот уж там-то никого, одни туземцы, слоны да этот Спенсер Трейси…

– Некуда бежать, Ленитроп, некуда.