Радуга тяготения

Конец лета, запоздалый ретроспективный расцвет… Повсюду летали птицы, море потеплело, вечера озаряло солнце. Случайные малыши по ошибке брали тебя за манжету и по нескольку минут трюхали рядышком, пока не соображали, что ты не их взрослый, после чего убредали прочь с хвостовыми улыбками. Стеклянная Гора под жарким солнцем искрилась розовым и белым; что ни полдень, король эльфов и его королева устраивали свой царский выход с великолепной свитой гномов и фей, раздавали пирожные, мороженое и леденцы. На каждом перекрестке или площади играли оркестры – марши, народные танцы, жаркий джаз, Гуго Вольфа. Дети рассыпа́лись повсюду, как конфетти. У питьевых фонтанчиков, где в глубине клыкастых пастей драконов, диких львов и тигров пузырилась газировка, выстраивались детские очереди – все ждали своего мгновенья опасности, дабы нагнуться в самую тень, к запаху мокрого цемента и застоявшейся воды, в пасть зверя, и попить. В небе кружило высокое колесо обозрения. Они уехали из Пенемюнде на 280 километров – такова, по совпадению, практическая дальность А4.

Меж всем, из чего можно было выбирать, – Колесо, мифы, звери в джунглях, клоуны, – Ильзе отыскала путь к Антарктической Панораме. Два-три мальчика едва ли старше нее бродили в августовской духоте по фальшивой глухомани, закутавшись в котиковый мех, сооружали каменные пирамиды и втыкали флаги. Пёклер взмок от одного их вида. Несколько «ездовых собак» страдали в тенечке под застругой

из папье-маше на гипсовом снегу, что уже начал трескаться. Спрятанный проектор отбрасывал на белую холстину сполохи полярного сияния. Пейзаж также усеивало с полдюжины пингвиньих чучел.

– Так… ты хочешь жить на Южном полюсе. Ты что, уже отказалась от… – Kot – идиот, проболтался… – Луны?

До сих пор удавалось избегать перекрестных допросов. Знать, кто она, – непозволительная роскошь. В липовой Антарктике, не зная толком, что именно привлекло ее сюда, истекая по́том и не в своей тарелке, Пёклер ждал ее ответа.

Она – или Они – спустила его с крючка.

– Ой, – пожав плечами, – да кому это надо, жить на Луне?

Тему они больше не поднимали.

В гостинице им отдал ключ восьмилетний портье, они поднялись в ноющем лифте, которым управлял ребенок в мундирчике, а в комнате их поджидала вскипяченная днем духота. Ильзе закрыла дверь, сняла шляпку и уронила на кровать. Пёклер рухнул на свою. Ильзе подошла стащить с него ботинки.

– Папи, – сурово расшнуровывая, – а можно я сегодня с тобой посплю?

Рука ее легонько упокоилась на голой его лодыжке. На полсекунды глаза их встретились. Тогда-то кое-какие неопределенности сместились и замкнулись на некоем смысле. К стыду Пёклера, первым ощущением была гордость. Он не знал, что столь жизненно важен для программы. Даже в этот начальный миг он смотрел с Их стороны: любой взбрык заносится в досье, игрок, ножной фетишист или футбольный болельщик, все это важно, все можно использовать. Вот теперь нам нужно, чтоб они были довольны, – ну, по крайней мере, нейтрализовать очаги их недовольства. Можно не понимать, в чем на самом деле заключается их работа, во всяком случае – на этом уровне данных, но ты же в конце концов администратор, руководитель, твоя задача – добиваться результатов… Вот, к примеру, Пёклер упоминал о «дочери». Да, да, мы знаем, это отвратительно, не поймешь, что у них там заперто вместе с уравнениями, но нам пока следует отбросить суждения, после войны будет время вернуться и к Пёклерам, и к их грязненьким секретикам…

Он стукнул ее по макушке ладонью – удар громкий и ужасный. Так, с гневом справились. Затем, не успела она заплакать или заговорить, подтащил ее поближе на кровать, ее ошеломленные ручки – уже на пуговицах его ширинки, ее белое платьице уже задрано выше талии. Под ним у нее совсем ничего нет, весь день ничего… как я тебя хотела, прошептала она, когда родительский плуг обрел дочернюю борозду… и после многих часов поразительного инцеста они молча оделись и выползли на передний край слабейшей плотской зари, что бы им ни понадобилось – все упаковано в ее цветастый портплед, мимо спящих детишек, обреченных на конец лета, мимо контролеров и кондукторов, и наконец к воде и рыбачьим лодкам, к старому папику морскому волку в капитанской фуражке с галуном – он пригласил их на борт и спрятал в каюте под палубой, где Ильзе уютно устроилась на койке и много часов ему отсасывала, а машина бухтела, пока не крикнул Капитан: «Подымайтесь сюда, поглядите на свой новый дом!» Серая и зеленая в тумане – Дания. «Да, они тут свободный народ. Попутного ветра вам обоим!» И они втроем там же, прямо на палубе, обнялись…