Радуга тяготения

Затем как-то вечером он вернулся с Ойе, чуть подшофе, чуть возбужденный тревогой за пуск назавтра, – и обнаружил, что каморка пуста. Ильзе, ее цветастый портплед, одежда, которую она обычно разбрасывала по раскладушке, – все исчезло. Не осталось ничего, кроме жалкого листка логарифмической бумаги (которая, как убедился Пёклер, очень полезна для укрощения ужаса экспоненциальных кривых до линейного, до безопасного), такой же, на какой она рисовала свой Лунный домик. «Папи, они хотят, чтобы я вернулась. Может, разрешат снова тебя увидеть. Я надеюсь. Я тебя люблю. Ильзе».

Курт Монтауген застал Пёклера на раскладушке: тот лежал и дышал подушкой, ему казалось – запахом ее волос. После чего на некоторое время отчасти ополоумел: твердил, что убьет Вайссманна, саботирует ракетную программу, бросит работу и отправится искать убежища в Англию… Монтауген сидел и все это слушал, раз-другой дотрагивался до Пёклера, курил трубку, пока, наконец, в два или три часа ночи, изложив ряд нереальных вариантов, вволю наплакавшись, наматерившись, Пёклер не пробил в стенке дыру к соседу, из которой до них донесся блаженный храп неведенья. Уже остыв до раздраженного инженерского элитизма: «Дураки, они даже не знают, что такое синус-косинус, а туда же, будут еще мне говорить…», – Пёклер согласился, что да, нужно подождать, пусть делают, что собираются делать…

– Если я устрою встречу с Вайссманном, – предложил, тем не менее, Монтауген, – ты поведешь себя красиво? будешь спокоен?

– Нет. С ним – нет… Пока.

– Когда поймешь, что готов, дай мне знать. Когда

будешь готов, сам поймешь, как себя повести.

Это он себе командный тон позволил? Должно быть, увидел, как Пёклеру необходимо оказаться под чьей-то командой. Лени выучилась усмирять мужа лицом, знала, каких жестоких складок он ждет от ее рта, какие интонации ему потребны… бросив его, она оставила безработным слугу, который пойдет за любым хозяином, что его позовет, просто

ЖЕРТВА В ЖЕОДЕ!

   Nur… ein… Op-fer!   Sehr ins Vakuum,(«И кому я нужен сам-такой?»)

Wird niemand ausnut-zen mich, auch?(«Просто раб – а на кого работать?»)Nu rein Sklave, ohne Her-rin, (я-та та-та)(«И-и свобода ваша мне на – кой?»)Wer zum Teufel die Freiheit, braucht?

(И все вместе, мазохистики, особенно те, кому сегодня вечером не с кем, кто остался наедине со своими фантазиями – непохоже, чтоб они когда-нибудь сбылись; давайте-ка хором с этого места, подтяните братикам и сестренкам, пускай все вокруг знают, что вы живы и искренни, давайте-ка попробуем взломать тишину, дотянуться и состыковаться…)

Свет натрия-тускл в Берлине опятьИ пусто в пивных, коль пойдешь погулять.Уж лучше запетьГреческу-ю трагедь,

Чем ЖЕРТВОЙ В ЖЕОДЕ всю ночь прозябать!

Дни шли, и один сильно напоминал другой. Идентичное утро ныряет в рутину, унылую нынче, как зима. Он хотя бы выучился напускать на себя спокойствие. Выучился ощущать сборы, движение к войне, что свойственно программам вооружения. Сначала симулируется депрессия или ненаправленная тревожность. Возможны спазмы пищевода и не восстановимые поутру сновидения. С утра, оказывается, первым делом пишешь себе записки – спокойные, разумные заверения буйнопомешанному, заключенному внутри: 1. Это комбинация. 1.1. Это скалярная величина. 1.2. Ее отрицательные аспекты распределены изотропно. 2. Это не заговор. 2.1. Это не вектор. 2.11. Он ни на кого не направлен. 2.12. Он не направлен на меня… u. s. w. Кофе на вкус все явственнее отдает металлом. Каждое урочное задание ныне – кризис, и всякое критичнее предыдущего. За этим «работа-как-работа-ничем-не-хуже-других», похоже, таится нечто пустое, окончательное, нечто с каждым днем все ближе подбирается к проявленью… («Новая планета Плутон, – шептала она давным-давно, лежа в зловонной темноте, и ее заметная, как у Асты Нильсен, верхняя губа в ту ночь горбилась, подобно Луне, что ею правила, – сейчас в моем знаке Плутон, когти знака держат его крепко. Движется медленно – так медленно и так далеко… но он вырвется на волю. Это зловещий феникс, что творит свое особое всесожженье… намеренное воскрешение. Инсценировано. Под контролем. Без красоты милосердия, без Божьего вмешательства. Некоторые зовут его планетой Национал-Социализма, Брунхюбнер и вся эта компания, что нынче стараются подлизаться к Гитлеру. Они не знают, что говорят буквальную правду… Ты не спишь? Франц…»)