Радуга тяготения

– Либо здесь, либо лагерь, – лицо ее упрямо отвращено. – Да мне нигде не нравится. Мне все равно.

– Ильзе.

– Тебе тут хорошо? Хочешь вернуться к себе под гору? Ты разговариваешь с эльфами, Франц?

– Нет, я не рад тому, где я… –

Франц? – …но я должен, у меня работа…

– Да. У меня тоже. Моя работа – узник. Я профессиональная заключенная. Я знаю, как добиваться поблажек, у кого красть, как стучать, как…

Она скажет это в любую минуту…

– Прошу тебя – хватит, Ильзе…

На сей раз Пёклер впал в истерику и отвесил ей оплеуху ее по-настоящему. Утки, удивившись резкому выстрелу, развернулись кругом, как по команде, и заковыляли прочь. Ильзе, не мигая, смотрела на него – без слез, глаза комната за комнатой тянулись в тени старого довоенного дома, где он бы мог бродить много лет, слыша голоса и отыскивая двери, шнырять, ища себя, свою жизнь, какой она могла бы стать… Ее равнодушие было невыносимо. Почти утратив контроль, Пёклер тогда свершил свой акт мужества. Он вышел из игры.

– Если не хочешь сюда возвращаться на будущий год, – хотя к тому времени «будущий год» в Германии значил уже так мало, – то и не надо. Так будет лучше.

Она тут же поняла, что́ он сделал. Подтянула коленку повыше и уперлась в нее лбом, подумала.

– Я вернусь, – очень тихо сказала она.

– Ты?

– Да. По правде.

И тогда он отпустил от себя все – всякий контроль. Он кинулся под ветер долгого своего одиночества, сотрясаясь ужасно. Он заплакал. Она взяла его за руки. На них двоих смотрели плавучие утки. Море стыло под дымчатым солнцем. Где-то в городе у них за спиной играл аккордеон. Из-за ветшающих мифических статуй кричали друг другу приговоренные дети. Лету конец.

Вернувшись в «Миттельверке», он снова и снова пытался попасть в лагерь Дора и отыскать Ильзе. Вайссманн больше ничего не значил. Эсэсовские охранники всякий раз бывали учтивы, относились с пониманием, мимо них никак не проскочишь.

А работы навалилось неописуемо. Пёклеру не удавалось поспать и двух часов в сутки. Военные вести проникали под гору только слухами и дефицитом. Философия закупок раньше была «треугольной» – для одной детали три возможных источника на случай, если какой-нибудь уничтожат. В зависимости от того, что откуда не поступало или насколько запаздывало, узнавалось, какие заводы разбомбили, какую железную дорогу перерезали. Под конец уже нужно было стараться производить многие компоненты на месте.

Когда Пёклеру выпадало время подумать, он упирался во всевозраставшую загадку молчания Вайссманна. Чтобы его – или память о нем – спровоцировать, Пёклер из кожи вон лез, заговаривал с офицерами из службы охраны майора Фёршнера, выпытывал новости. Путался у всех под ногами. Поговаривали, что Вайссманна тут больше нет, он в Голландии, командует собственной ракетной батареей. Энциан выпал из поля зрения вместе со множеством ключевых шварцкоммандос. У Пёклера росла уверенность, что на сей раз игра завершилась взаправду, война поймала их всех, сообщила новые приоритеты жизни-смерти, и досуга для мучительства мелкого инженеришки больше не выпадет. Ему удавалось немного расслабиться, он справлялся с ежедневной рутиной, ждал конца, даже позволял себе надеяться, что скоро тысячи людей из Доры освободят, а среди них – Ильзе, некую приемлемую Ильзе…

Но весной он вновь встретился с Вайссманном. Пёклеру снился нежный «Цвёльфкиндер», который был и Нордхаузеном, – город эльфов, строивших игрушечные лунные ракеты, – он проснулся, а у койки – лицо Вайссманна, смотрит. Как будто постарел лет на десять – Пёклер его еле признал.

– Времени мало, – прошептал Вайссманн. – Пойдемте.

Они двинулись сквозь белую, бессонную суматоху тоннелей, Вайссманн шел медленно и чинно, оба молчали. В одном конторском закутке ждало с полдюжины офицеров, рядом – какие-то люди из СС и СД.

– Начальники ваших групп уже распорядились, – сказал Вайссманн, – освободить вас для работы над особым проектом. Высочайшая секретность. Расквартируют вас отдельно, стол тоже отдельный, и вы не будете разговаривать ни с кем, кроме тех, кто сейчас в этой комнате.

Все заозирались: с кем же это? Они тут никого не знают. Все снова уперлись взглядами в Вайссманна.

Тому надо модифицировать одну ракету, только одну. Серийный номер с нее удалили, нарисовали пять нулей. Именно для этого, мигом понял Пёклер, Вайссманн его и берёг – вот какова Пёклерова «особая участь». Но в чем тут смысл? – ему следовало разработать пластиковый обтекатель для отсека силовой установки, заданных размеров и с определенными изоляционными свойствами. Инженер-двигателист был загружен по самое не хочу – перекладывал паропроводы и трубопроводы подачи горючего, перемещал узлы. Новое устройство, чем бы ни было оно, никто не видел. По слухам, изготовляли его где-то не здесь, а из-за высокой секретности прозвали «Шварцгерэтом». Даже вес его засекречен. Закончили за две недели, и «Vorrichtung für die Isolierung» отправился на боевое базирование. Пёклер доложился прежнему начальству, и рутина вернулась на круги своя. Больше он Вайссманна не встречал.