Радуга тяготения

Замысел был – всегда нести при себе фиксированную величину, А. Иногда использовался мост Вина, настроенный на определенную частоту А_t, свистящий, обремененный знаменьем, внутри электрических коридоров… а тем временем снаружи, по традиции в таких делах, собиралась бы некая величина В, наращивалась, пока Ракета набирает скорость. Поэтому при нарастании до заданной скорости Бренншлусса – «v¹», подстегиваемые электрошоками, как любая крыса, загоняемая в этот очень узкий лабиринт чистого пространства, – да, радиосигналы с земли будут проникать в тело Ракеты, и рефлекторно – буквально посредством электросигнала, идущего по рефлекторной дуге, контрольные поверхности вздрагивают – и направляют тебя обратно на курс, едва начнешь от него отклоняться (как можно было не оступиться там, наверху, не впасть в это сияющее невнимание, когда тебя так захватило ветром, одной лишь высотой… невообразимыми пламенями у твоих ног?)… потому в этом плотно рулимом переходе все осуществлялось в острейшем, наиболезненнейшем предвкушении, когда В всегда росло до высшей точки, ощутимо, как налет приливной волны, что усмиряет любую самомалейшую тварь и полирует воздух до холодного копошенья… Твоя величина А – сияющее, постоянное А, несомое так, как, должно быть, некогда в ночи вдали над землею таскали Грааль – в стародавние времена и при воинской мрачности гумора… и однажды утром, когда широкая верхняя губа вся в стально-ватной серости суточной поросли

– фатальный, ужасающий знак, он каждый день брился начисто, это значило, что настал и впрямь Последний День – и, к тому же, лишь суровым шестым чувством, равно верою и чистым восприятием, что В со Множеством Нижних Индексов сразу за линией электрического горизонта на самом деле приближается, быть может, на сей раз – как «B_iw», угол прецессии гироскопа, перемещается невидимо, но чувствуется, до ужаса возбуждающе, за металлическим каркасом к углу A_iw

(именно так они тебе подсылали контакты – чтоб вышли на тебя, ты ж понимаешь, именно под этим углом). Либо как «B_iL», еще одно интегрирование – не скорость прецессии гироскопа, но сам неочищенный электрический ток, кровью стекший с подвижной катушки внутри полюсов, «скованный» маятник… они таким манером мыслили, Проектная Группа, в понятиях плененья, запрещенья… к железу относились жесточе, более по-солдафонски, нежели большинству инженеров выпадал случай… Они себя чувствовали вполне эдакой сиволапой элитой – и Бреденнинг, и Шмайль, и на оголенный лоб ему ночь за ночью сияли флуоресцентные лампы… В мозгах все они делили меж собою старый-престарый электродекор: конденсаторы переменной емкости из стекла, вместо диэлектрика керосин, латунные платы и эбонитовые крышки, гальванометры «Цейсс» с тысячами регулировочных винтов с тончайшей резьбой, миллиамперметры «Сименс», установленные на сланцевых поверхностях, клеммы, обозначенные римскими цифрами, Стандартные Омы марганцевых проводов в масле, допотопная «Gülcher Thermosäule»[298], работала на отопительном газе, выдавала 4 вольта, никель и сурьма, сверху нахлобучены асбестовые воронки, слюдяные трубки…

Не пристойнее ли гангстерской была та жизнь? Дружба почище… во всяком случае, не такая двуличная… Там мы видели, как нам встраиваться… это определяла сама машинерия… все тогда было ясно, паранойя – это врагам, своим же – никогда…

– А как же СС?

– О, я бы сказал, это враги… [Смех.]

Нет, Клаус, пожалуйста, не отплывай, только не грезь о добрых советских допросах, что завершатся в какой-нибудь горностаевой постели, в каком-нибудь ступоре с ароматом водочного перегара, сам же знаешь, это глупо…

Величина В, Би-нижний-индекс-Эн-то-есть-Нэрриш, уже почти здесь – уже почти готова прожечь собою последний шелестящий покров и сравняться с «А» – сравнять единственный фрагмент себя самого, оставленный ими, чтобы миновать этот миг, несократимую куклу из германского стирола, поистрепавшуюся, фальшивее любого прежнего «я»… пренебрежимо малая величина в этом последнем свете… этот дробот охотницких сапог и ружейные затворы в смазанных пазах…

* * *

Вот пожалте – Энциан, Андреас и Кристиан, аки Смит, Кляйн да Френч, вламываются в полуподвал: серо-полевой комплект, газетная обувь, подвернутые штанины, руки, голые до локтя, блестят моторным маслом и трансмиссионной смазкой, размахивают карабинами – силу демонстрируют. Только никакие Пустые их тут не увидят. Слишком поздно. Лишь немая кровать, да бурый эллипс, что кровь ее оставила на драном тиковом чехле матраса. И зернистыми кляксами по углам – синька… их подпись, их вызов.

– Где же она?.. – Кристиан разве что не в исступлении. Одно словечко не туда – и он кинется мочить первого же Пустого, что под руку подвернется. Мария, его сестра – здесь, была, может быть…

– Лучше мы, – Энциан уже опять в дверях, – где, э… ну, ее муж…

– Павел. – Кристиану хочется посмотреть ему в глаза, но Энциан не желает поворачиваться.