Радуга тяготения

Энциан может спроецировать себя обратно в Эрдшвайнхёле, где заводит новое дело на «ИГ», – увидеть, как папка все пухнет и пухнет по мере развития сцепок, аудита книг, выходят свидетели – не вперед, но хотя бы вбок, вечно в тенях… А если окажется, что это не Ракета, не «ИГ»? Ну что ж, тогда придется идти дальше, ведь правда же, к чему-то иному – заводу «Фольксваген», фармацевтическим компаниям… а если они даже не в Германии, придется начинать в Америке или в России, а если он умрет до того, как они отыщут Истинный Текст, дабы его изучить, тогда должна существовать машинерия, чтобы продолжали другие… Скажи-ка, шикарная же мысль – созвать все Эрдшвайнхёле, встать и сказать Народ мой, мне было виденье… нет нет но придется завести штат побольше, если поиск предстоит такой масштабный, втихушку перенаправить ресурсы прочь от Ракеты, диверсифицировать, но так, чтобы походило на органический рост… и кого привлечь? Кристиана – можно ли теперь взять мальчишку, гнев Кристиана, использует ли Оно Кристиана, все презрев, чтобы помог в подавлении Омбинди… потому что если миссия Шварцкоммандо в Зоне поистине явлена только сейчас, с Омбинди, с Пустыми, с доктриной Окончательного Нуля что-то нужно будет делать. Больше штат – это значит, больше зонгереро, не меньше – больше информации, поступающей о неприятеле, больше связей – значит, бо́льшая угроза народу, значит, племенная численность должна возрасти. Есть ли альтернатива? нет… он бы предпочел Омбинди игнорировать, однако нужды этого нового Поиска не дозволят ему такой роскоши… поиск превыше всего…

Где-то среди пустошей Мира – ключ, что вернет всех нас, возвратит нас к Земле и к нашей свободе.

Андреас уже некоторое время разговаривает с Павлом, который по-прежнему где-то не здесь со своими причудливо подсвеченными компаньонами, играет в то и это. Сколько-то спустя любовью и уловками Андреас раздобывает адрес медицинского контактера Омбинди.

Энциан знает, кто это.

– Санкт-Паули. Поехали. У тебя машина не барахлит, Кристиан?

– Не умасливай, – взрывается тот, – тебе на меня плевать, плевать на мою сестру, она там умирает, а ты, как и раньше, просто суешь ее в свои уравнения – ты – лепишь тут святого отца, а внутри этого своего эго ты нас даже не ненавидишь, тебе плевать, ты ведь уже даже не связан… – Он впечатывает кулак Энциану в лицо. Плачет.

Энциан стоит себе и не противится. Больно. Пусть болит. И кротость его – не вполне политика. В том, что сказал Кристиан, он чует довольно костяка правды – может, и не весь, не все сразу, но довольно.

– Ты только что связался. А теперь можно мы за ней поедем?

* * *

Вот добрая фрау склоняется над Ленитропом издалека у изножья кровати: глаз ее ярок и нагл, как у попугая, большая белая и выпуклая округлость этого глаза утверждена на консоли старых шипастых ручек и ножек, черный платок над валиком помпадура – траур по всем ее ганзейским покойникам, что под вспученными железными флотами, под волнами Балтики, килеострыми и серыми, мертвы под флотами волн, прериями моря…

Дальше – нога Герхардта фон Гёлля тычет Ленитропа отнюдь не любовно. Солнце взошло, а все девчонки пропали. Отто ворчливо грохочет на палубе ведром и шваброй – удаляет вчерашнее шимпанзючное говно. Свинемюнде.

Скакун – в своем обычном бодром «я»:

– Свежие яйца и кофе в рубке – приступайте. Мы отходим через 15 минут.

– Ну вот только не надо этого «мы», ас.

– Но мне нужна ваша помощь. – На Шпрингере нынче костюм из тонкого твида, очень Сэвил-роу, сидит идеально…

– А Нэрришу требовалась ваша.

– Вы сами не понимаете, что говорите. – Глаза его – стальные шарики, стеклянным никогда не проигрывают. Смех с субтитром Потакаем дуракам – Mitteleuropäisch[304] и безрадостный. – Ладно, ладно. Сколько вы хотите?

– У всего есть цена, верно? – Но Ленитроп тут не в благородство играет, нет, дело в том, что ему в голову только что пришла его собственная цена, и беседе нужна прокладка, нужно дать беседе мгновенье на вздох и развитие.

– У всего.

– О чем толкуем?

– Мелкое пиратство. Заберете для меня один пакет, а я вас прикрою. – Смотрит на часы, комедь ломает.

– Хорошо, раздобудьте мне отставку – тогда я с вами.

– Чего? Отставку? Вам? Ха! Ха! Ха!

– Надо чаще смеяться, Шпрингер. Вы становитесь такой милашка.

– Какую

отставку, Ленитроп? Почетную, быть может? А-а-ха! Ха! Ха! – Как и Адольфа Гитлера, Шпрингера легко щекочет то, что немцы называют Schadenfreude, – радость от чужой неудачи.

– Харэ юлить. Я серьезно.

– Ну еще бы, Ленитроп! – Опять хи-хи.

Ленитроп ждет, наблюдает, свежим яйцом чуть ли не утирается, хоть сегодня по утрянке коварство его оставило.

– Видите ли, сегодня со мною должен был отправиться Нэрриш. Теперь же у меня только вы. Ха! Ха! Где же вы хотите получить эту – ха – эту отставку?

– В Куксхафене.