Радуга тяготения

Если это национал-социалистическая химия, виной тому что-то-в-воздухе, Zeitgeist

[326]. Валяй, вали все на него. У проф. – д-ра Ябопа не было иммунитета. И у его студента Пёклера не было. Но через посредство Инфляции и Депрессии Пёклерово представление о «льве» обрело человеческое лицо – киношное лицо, натюрлих, а именно – Рудольфа Кляйна-Рогге, коему Пёклер истово поклонялся и на коего желал походить.

Кляйн-Рогге утаскивал смазливых актрис на крыши, когда Кинг-Конг еще сосал титьку и не располагал никакими достойными упоминания моторными навыками. Ну, по крайней мере одну смазливую актрису – Бригитту Хельм в «Метрополисе». Превосходное кино. Именно такой мир, о котором в те дни грезил Пёклер – да и, очевидно, не он один, – Корпоративный Город-государство, где источник силы – техника, где инженер тесно сотрудничал с управленцем, массы незримо трудились глубоко под землей, а предельная власть сосредоточивалась в руках единственного вождя на самом верху, отечески благосклонного и справедливого, он носил великолепные костюмы, и как его звали, Пёклер не помнил, поскольку слишком увлекся Кляйном-Рогге, игравшим безумного изобретателя, каким и Пёклер, и его соученики по классу Ябопа так тщились стать, – незаменимым для тех, кто правил Метрополисом, однако в итоге – неукротимым львом, который все может раскурочить: девушку, Государство, массы, себя, утвердив свою реальность против них всех в последнем ревущем пике́ с крыши на мостовую…

Любопытное могущество. Что б ни вычленяли подлинные провидцы из трудной тесситуры тех дней и городских улиц, что б ни видела Кэте Кольвиц такого, отчего ее жилистая Смерть нисходила вздрючивать сзади Своих женщин и отчего они это действо так любили, – время от времени, должно быть, оно трогало и Пёклера в его вылазках в Mare Nocturnum

[327], все глубже и глубже. Он обретал восторг едва ль не сродни тому, что охватывает, когда опасная бритва проходится по коже и нервам, от скальпа до подошв в ритуальном покорстве Хозяину этого ночного пространства и его самого, мужскому воплощению technologique

, что принимала власть не только из-за общественного ее примененья, но именно из-за этих шансов сдаться, лично и тёмно покориться Пустоте, восхитительному и вопящему коллапсу… Гунну Аттиле, вообще говоря, налетевшему на запад из степей, дабы разнести драгоценную конструкцию волшебства и инцеста, какая сплачивала королевство бургундов. Пёклер в тот вечер устал – весь день бродил, собирал уголь. То и дело засыпал, просыпался и видел образы, в которых с полминуты не мог распознать никакого смысла – крупный план лица? лесная чаща? драконья чешуя? батальная сцена? Часто все разрешалось Рудольфом Кляйном-Рогге, древним восточным танатоманьяком Аттилой, голова выбрита вся за исключением пучка волос на макушке, увешан бусами, неистовствует и напыщенно жестикулирует, и эти неимоверные промозглые глаза… Пёклер снова задремывал под взрывы разрушительной красоты, над которыми трудились его сны, вместо всех немых ртов извергая варварскую гортанную речь, раскатывая бургундов в эдакую кротость, серятину неких толп в пивных залах стародавнего Политеха… и просыпался сызнова – все это длилось много часов – и видел дальнейшее развитие кровавой бойни, пожара и разоренья…

По пути домой – трамваем и пешком – жена пилила Пёклера за то, что засыпал, высмеивала его инженерскую преданность причине-и-следствию. Как он мог сказать ей, что все драматические связи на месте – в его снах? Как вообще он мог с ней разговаривать?