Радуга тяготения

Соланж уводит Ленитропа к ваннам, а Будин все ищет своего клиента, 2½ пузырька кокаина позвякивают и липнут к голому животу под нательной рубахой. Майора нет ни за покером, ни за костями, не смотрит он и представление, в коем некая Йоланда, блондинка, вся блестящая от детского масла, танцует от одного столика к другому, подбирая флорины и соверены, часто горячие от пламени «зиппо» какого-нибудь шутника, хваткими губами пизды, – да и не пьет он, и не, если верить Монике, общительной мадам «Путци» с неизменной сигарой в зубах и в костюме из matelassé[337], трахается. Он даже не приставал к пианисту, чтобы тот сыграл «Розу Сан-Антоньо». Будин слоняется по дому полчаса и в конце концов сталкивается с майором – тот вываливается из качких дверей писсуара, офигевший от стычки с Eisenkröte

[338], печально известным на всю Зону предельным тестом на мужественность, перед коим, как известно, съеживались, лишались чувств, обссыкались и в отдельных случаях блевали, да, не сходя с места, не только орденоносные и чинопродвинутые фрицеубийцы, но и наидерзновеннейшие беглецы с отвратительнейших гауптвахт Зоны, а этим-то все равно – говно на хую или кровь на заточке. Ибо это и впрямь Железная Жаба – изображенная с сугубым тщанием, тыщебородавчатая и, по свидетельствам некоторых, со слабою улыбкой, самое большее фут ростом – она ныкается на дне испакощенного унитаза и подсоединена к Европейской Энергосистеме через реостатный регулятор, настроенный на подачу различной мощности, хоть и не смертельных, разрядов тока и напряжения. Ни одна душа не знает, кто управляет этим тайным реостатом (есть мнение, будто сам полумифический Путци) и не подключен ли реостат на самом деле к автоматическому таймеру, ибо вообще-то дрябает не всякого – на Жабу можно запросто поссать, и ничего тебе не будет. Но никогда не угадаешь. Ток пускают частенько, от статистики не отмахнешься, – он налетает рейдом пираний, ползет лососем вверх по сверкающему золотому мочепаду, по предательской твоей лестнице солей и кислот, приводит тебя в соприкосновение с Матерью Землей, великим планетарным фондом электронов, что объединяет тебя с твоим прототипом, легендарным бедным пьяницей, который так пьян, что ни шиша уже не соображает, ссыт на какой-то стародавний третий рельс и детонирует до древесного угля, до эпилептической ночи, орет даже не своим голосом, а гласом электричества, это сквозь его уже раскалывающийся сосуд амперы говорят, а раскололся он слишком скоро, они толком и рта раскрыть не успели, дабы огласить свое кошмарное освобожденье от безмолвия, все равно никто не слушает, какой-нибудь ночной сторож ходит, тычет в рельс, бессонный старик вышел погулять, какой-нибудь городской побродяжник на скамейке под миллионом июньских хрущей зеленым нимбом вокруг фонаря, шея расслабляется и напрягается, то сны, то нет, и, может, это всего-навсего кошка трахается, церковный колокол на ветру, бьется окно – ниоткуда, даже не пугает, а вскоре наступает старое, каменноугольно-газовое и лизольное безмолвие. И кто-то другой наутро его найдет. Или же ты в любую ночь найдешь его «У Путци», если ты мужик и решишься пойти и на эту Жабу поссать. Майор вот отделался легкой встряской и посему пребывает в самодовольстве.

– Уродина, сцука, старалася, – обхватив Бодина ручищей за шею, – но сёдни я ей жопу насуричил, черт бы мя драл, есси нет.

– «Снежок» вам добыл, майор Клёви. Полбутылочки не хватает, вы уж простите, но так получилось.

– Намана, моряк. У меня стока назально привычных отсюда до Висбадена, что хучь три тонны

подавай, а пиздюкам и на день не хватит. – Он платит Бодину – полную цену, отмахивается от предложения снизить ее пропорционально тому, чего недостает. – Щитай, что эт ма-аленький ланьяпп[339], дружище, так Дуэйн Клёви дела делает. Блях, а от жабищи этой мойму петушку совсем похорошело. Эх, сунуть бы его теперь в каку-никаку блядюшку. Эй! Боц, где мне тут

пизденку се срастить?

Матрос показывает, как спуститься в бордель. Тебя сначала заводят в эдакую приватную парную, потрахаться можно и там, если хочешь, лишнего за это не берут. Мадам – эй! ха, ха! смахивает на коблу с сигаркой в морде! гнет бровь, когда Клёви говорит, что ему нужна черномазая, но ей, пожалуй, удастся требуемое раздобыть.

– Тут не «Дом Всех Наций», но мы за разнообразие, – ведет черепаховым кончиком мундштука по списку вызовов, – Сандра сейчас занята. На показе. А тем временем вам составит компанию наша восхитительная Мануэла.

На Мануэле только высокий гребень и черно-кружевная мантилья, на бедра ниспадают тени цветов, профессиональная улыбка этому толстому американцу, который уже возится с пуговицами на мундире.

– Чики-пыки! Эй, а она тож загореленькая. Плявда? У нясь тють мюлятоцька, мексиканоцька, да, малыша? Ты sabe español?[340] Ты сабе ёпси-попси?

– Си, – решив, что сегодня вечером она будет из Леванта, – я эспанья. Я с Валенсии.