Радуга тяготения

Подзор отдергивает руку с ложковилконожиком, уходит корпусом вбок, выворачивает свое оружие так, чтобы зубцы остались сцеплены с оружием Кутыря, и этого хватает: коммандо сбивается с равновесия и сдвигает ступню, а Подзор искусно расцепляет ложковилконожики и оттанцовывает прочь. Кутырь снова твердо становится на ноги и тяжко пускается в погоню, проводя разведку серией боевых уколов, затем перебрасывает оружие в другую руку и застает Подзора врасплох режущим ударом, царапая моряку шею и мимо яремной вены промахиваясь, однако ненамного. На белую фуфайку каплет кровь, под этими дуговыми лампами черная. Под мышками у бойцов тьмою лежат пот и холодные тени. Подзор, от боли впав в безрассудство, налетает на Кутыря ураганом диких слепых тычков и рубящих замахов, тому же и ногами даже двигать не надо, он покачивается от колен, словно огромный самоуверенный пудинг, и в конце концов умудряется схватить Подзора за вооруженную руку в запястье и развернуть противника кругом, словно девку джиттербажит, поставить перед собою, после чего замахивается лезвием и полосует им по кадыку Подзора, примериваясь вонзить. Коммандо поводит взглядом окрест, хрипло сопя, весь потный, ищет некий локус власти, коя большим пальцем укажет ему, что делать.

Ничего – все спят, блюют, дрожат, призрачная и цветистая вонь этанола, прочный Будин считает бабки. Никто, в общем, и не смотрит. И тут Подзора и Кутыря, настроенных друг на друга через заточенное лезвие этого ложковилконожика, через ничтожное усилие, какое потребуется, дабы затопить их общий мир смертью, – тут их вдруг осеняет: ведь никто ничего не говорил о бое до конца, правда? каждый получит свою долю выручки, кто б ни выиграл, поэтому разумнее всего – сделать сейчас брейк, вместе пойти и запрессовать Будина, а также найти лейкопластыря и йоду. И все равно они длят свое объятье. Смерть во всей своей могутности мычит им романтические мелодийки, попрекает – мол, умеренные человечишки… Вот досюда и не дальше – и все? Вы зовете это жизнью?

Подъезжает синеглазка военной полиции – клаксон, сирена, мигалка, все в действии. Подзор и Кутырь все-таки неохотно расслабляются, и, выдохом сдув щеки, расходятся. Будин с десяти шагов через головы пробуждающейся толпы швыряет толстый пакет оккупационных бон, который коммандо ловит, тасует с перехлестом, разламывает и половину отдает Подзору, который уже направляется к трапу своего серого засранца, «Джона З. Бяки», где шканечные глядят живее и даже карточная партия в судовой прачке прервалась ради того, чтобы все смогли выйти поглядеть на большую катавасию. На берегу толчется пьянь – медлительно и толком не осознавая цели. Из-за бледных электрических огней накатывают девчонки, дрожат, возбужденные, встрепанные, желают околдовать Сент-Джона Кутыря и увлечь его прочь под покров хорошенькой пастельной синтетики и любвеобильных визгов. Будин с Криптоном, враскачку и матерясь, пробираются сквозь толпу, спотыкаясь о спящих и бодрствующих, останавливаются у большого мусорного бака, дабы извлечь Ленитропа, а тот поднимается с горы яичной скорлупы, кошмарных куриных деталей в желтой подливке, кофейной гущи и использованной бумаги, что стекают или с хрустом скатываются с него, поднимает маску на лоб и приветственно улыбается Будину.

– Ракетмен, срань господня, и впрямь. Что такое, старина?

– Меня подставили, нужно до «Путци» добраться.

Тем временем подъехали грузовики, в чьи парусиновые тени «красные шапочки» уже загружают всех, кто движется медленнее их. И вот два гражданских, один с бородкой, уже несутся по пирсу с воплями:

– Костюм свиньи, костюм свиньи, вон, смотрите, – и:

– Вы – Ленитроп – ни с места.

Вот уж дудки, и Ленитроп с громовым лязгом и треском выкатывается из мусора и, не включив еще самонаведения, кидается вслед за Будином и Криптоном, в стороны разлетается курий жир, скорлупа засыпает кильватер. У следующего гнездовья эсминцев стоит клубный автомобиль Красного Креста – ну или походная кухня, свет из нее почти ровным квадратом льется на асфальт, внутри, в раме окна, на фоне штабелей из батончиков, сигарет, клинообразных сэндвичей в вощанке сидит хорошенькая девушка с прической Дины Дурбин.

– Кофе, мальчики? – улыбается она, – а сэндвичей не желаете? Сегодня мы распродали почти все, остались только с ветчиной, – и тут, заметив Ленитропа: – Ой, мама, простите…

– Ключи от машины, – Будин подваливает с ухмылкой Кэгни и пистолетом с никелированными накладками, – давай, – взводя курок.

Круто хмурится, жмет подложенными плечами.

– В зажигании, Джексон.

Альберт Криптон забирается назад, компанию ей составить, а Ленитроп с Будином прыгают вперед и дергают с места тугим визгливым разворотом как раз в тот миг, когда подбегают двое шпаков.

– А это еще нах кто? – Ленитроп оборачивается в окно, глядит, как удаляются их голосящие силуэты. – Ты заметил у этой пташки туза пик на щеке?