Радуга тяготения

– Да ёксель, нету там никакого косяка, – моргает Будин, и голос у него при этом искренне так срывается, словно кто-то вознамерился его стукнуть, – вообще говоря, это для горячего морского волка эдакая внутренняя веселуха, он изображает Уильяма Бендикса. Пускай остальные выдают Кэгни и Кэри Гранта, а специальность Будина – роли второго плана, он способен идеально изобразить Артура-Кеннеди-в-роли-младшего-братишки-Кэгни, каково? И-или верного индийца-водоноса при Кэри Гранте – Сэма Джаффе. Будин – белая беска на военном флоте жизни, и сие распространяется также на голосовые оттиски чужих липовых киножизней.

Зойре же меж тем занялся чем-то подобным с солистами-инструменталистами – ну, пытается, обучается методом проб и ошибок: ии-ии-оу-оу, скрипит сейчас неким условным Иоахимом, играющим собственную каденцию из долго бывшего под спудом концерта Россини для скрипки (op. posth.)[376], и по ходу дела сводит всех домашних с ума. Однажды утром Труди берет и сваливает в 82-ю воздушно-десантную и массово высаживается в покоренный город, миллион пушистых куполов в небесах, опускаются медленно, словно белый пепел тянется вслед за ее прощальным хлопком дверью.

– Он меня с ума сводит.

– Привет, Труди, ты куда это?

– Я ж тебе говорю – с ума

! – и не думайте, будто жалкий этот старый ебливый наркоман ее не любит – нет же, любит, и не подумайте, будто он не молится, не записывает кропотливо желания свои на папиросных бумажках, не завертывает в них потом лучший свой сакральнейший киф и не курит его до волдырей на губах, а это у наркош сродни загадыванью желаний на вечерней звезде, не надеется в душе́, что она просто еще раз взяла и хлопнула дверью, прошу тебя, пусть только дверью, пусть все закончится сим же днем ну еще всего разок, пишет он на косяке на сон грядущий, вот и все, просить больше не буду, постараюсь не просить, ты ж меня знаешь, не суди меня слишком строго, пожалуйста… но сколько еще этих хлопков дверью может быть? Однажды случится последний. И все равно он продолжает это ии-ии-оу-оу с Россини, лучась своим подлючим, плюгавым уличным долголетием жизни-на-самом-краю, нет, похоже, ему не остановиться, стариковская причудь, он себя ненавидит, только она нисходит на него, сколько б ни вглядывался он в эту закавыку, все равно то и дело отчаливает в заразную каверзную каденцию… Матрос Будин понимает и старается помочь. Дабы вправить пользительную перебивку, он сочинил собственную контркаденцию – в духе прочих популярных мелодиек с классическими заглавиями, что были особо востребованы в 1945-м («Моя прелюдия к поцелую», «Многоквартирная симфония») – как выпадает возможность, Будин мурлычет их еженедельным новеньким: Лалли только что из Любека, Сандре, бежавшей с Кляйнбюргерштрассе, – вот этот гнусный Будин с гитарой канает такой по коридору, тазом вертит, за каждой шкодливой перебежчицей, за каждой воплощенной фантазией злосекса, поет и тренькает трогательную версию:

МОЕЙ НАРКОМАНЬЕЙ КАДЕНЦЫ

Если «банка», так сладко гремит

И-зву чит-за, разительный бит —Эт МОЯ, НАРКОМАНЬЯ, КАДЕН-ЦА-А-А-А!А мело-одьи, за душу берут —Кто их знает, откуль их берут? —(х-ха) МОЯ НАРКОМАНЬЯ КАДЕН-ЦА(А) – А-А-А!

Это и есть собственно «каденца» —

Я-то знаю, это не Россини     [тут обрывок из «La Gazza Ladra»],И не Бах, не Бетховен-не-Брамс(бубубубуу[уу] уу [поется на начало «5-й» Бетховена, под весь оркестр]),Мне не жалко, хоть убейсь, славы сотни Гарри Джеймс…

   постой – убейся? сотни Джеймся? Джеймсей…   ох… убейсей? Хм-м…[скерцозо] Е-хе-хесли тя пле-нит-э тот-ро манс!Ту ду дум, ти-дум ди ту-ду дии,Эт получше любой симфоньии —НАРКОМАНЬЯ КАДЕНЦА тебеееээээ!