Радуга тяготения

В тот первый миг – рывок еще грядет:Овраг, тираннозавр (броски с замкомИ челюсти хрустят), жужжащий змей,Что штурмом брал твой каменный приют,Пасть – или сдаться птерозавру; нет – пока…Пока висела я, ночь с лесом воедино,

Ждала, а факелы пылали на стена́х,Ждала единственной ночной Фигуры, — Молилась я: но не за Джека, онПо палубам бродил с дурацким видом,Нет, Денэм мои мысли занимал —С ружьем и камерой, острит ослино, онИ в Черноте Земли самой иллюзии мотает,

Крутя бобину, целя в них стволомИль объективом, – Карл, мой режиссер,Мое бессмертье, Карл…Ах где же главный свет, где реплика моя…

Мы их видали под тысячей имен… «Грета Эрдманн» лишь одно, у этих дамочек единственная работа – вечно съеживаться от Ужаса… ну а вернувшись с работы домой, они засыпают, как и мы, и грезят о покушениях, о заговорах против добрых и достойных людей…

Обезьян постукивает Ленитропа по заднице, вручает то, что нес, йяаххггхх это круглая железная бомба анархиста, вот что это такое, да еще и

фитиль запален… Обезьян улепетывает. А Ленитроп стоит в застекленных и влажных покоях, у него поплыл грим, испуг в глазах чист, как стеклянные шарики, а губы выпячены ужаленным ну-и-какого-черта-мне-делать-теперь? Он и сказать-то ничего не может, контактер еще не появился, а голосом он себя выдаст… Фитиль горит, почти догорает. Ленитроп озирается. Все раковины и писсуары заняты. Загасить ли фитиль у кого-нибудь под хуем, прямо в струе мочи… э, но не будет ли это выглядеть так, будто я к ним пристаю? Ч-черт, иногда жалею, что я такой нерешительный… м-может, если выбрать кого послабей меня… но с другой стороны, у мелких-то рефлексы в порядке, не забывай…

От нерешительности его спасает очень высокий, толстый, несколько восточный с виду трансвестит, чей идеал, киношный и личный, судя по всему, – малютка Маргарет О'Брайен. Этот азиат как-то ухитряется выглядеть так, будто у него косички и крайняя степень задумчивости, даже в тот миг, когда выхватывает у Ленитропа фырчащую бомбу, бежит мечет ее в пустой унитаз и нажимает на смыв, после чего разворачивается к Ленитропу и остальным – вот, мол, как хорошо я выполнил гражданский долг, и тут вдруг…

КРУППАБУМБА грохочет гигантский взрыв

: вода выпрыгивает удивленным сине-зеленым языком (видали когда-нибудь, как туалет верещит: «Ай-яй!»?) из всех до единого унитазов под черными крышками, трубы выкручиваются и вопят, содрогаются стены и пол, полумесяцами и пыльными полотнами обваливается штукатурка, а щебечущие трансвеститы умолкают разом и тянутся к тому, кто поближе, – готовятся к Голосу из Громкоговорителя, который извещает:

– Это была натриевая бомба. Натрий взрывается при контакте с водой. – Значит, фитиль был фикцией, грязная ты крыса… – Вы видели, кто бросил ее в унитаз. Это опасный маньяк. Задержите его – и полу́чите крупное вознаграждение. Ваши шкафы смогут посрамить гардероб Нормы Ширер – тот будет выглядеть мусорной корзиной в цоколе «Гимбелза».

И вот все они наскакивают на несчастного поклонника Маргарет О'Брайен, а Ленитроп, которому предназначались унижение и (теперь, когда полиция прибывает все позже и позже) сексуальное надругательство, а также пытки (Снимаю шляпу, Папсик!), тем временем ускользает, по мере выхода наружу распускает завязки атласного наряда, неохотно стягивая с набриолиненной головы сияющий парик невинности…

ВЕСЕЛЫЙ ЧАС С ТАКЭСИ И ИТИДЗО, КОМИЧЕСКИМИ КАМИКАДЗЭ

Такэси высок и жирен (но не заплетает волосы, как Маргарет О'Брайен), Итидзо же малоросл и костляв. Такэси летает на «зеро», а Итидзо – на устройстве «ока»: это вообще-то длинная бомба с кабиной для Итидзо, короткими крылышками, ракетным двигателем и парочкой контрольных поверхностей в корме. Такэси пришлось ходить в Школу Камикадзэ на Формозе всего две недели. Итидзо же был вынужден учиться в школе «ока» в Токио полгода. Эти двое друг на друга не похожи, как арахисовая паста и желе. Нечестно спрашивать, кто из них что.