– Я был не прав, когда гонялся за шайеннами, пытаясь отменить одну смерть другой. Смотри, что я получил за это. – Он приподнял с груди шнурок с тусклым металлическим крестиком. – Плата за убийство мальчишки лет четырнадцати или пятнадцати. Разве это не прекрасное завершение?
Она провела ладонью по его изборожденному морщинами лбу:
– Значит, ты ушел…
– Навсегда.
– И куда?
– Я же говорил: чтобы вернуть сына. Вернуть тебя.
– А потом?
– Уилла, я не знаю. Когда я перешел через Уошито в тот последний раз, я сказал себе, что для меня больше нигде нет места. И как его найти, я просто не представляю.
– Я найду его для тебя. – Она наклонилась к нему и нежно погладила его колючие щеки. – Для нас обоих, если ты позволишь. Можно?
– Я люблю тебя, Уилла. Я хочу быть с тобой и моим мальчиком. Это все, чего я действительно хочу. Просто я не уверен… – в его усталых глазах отразилось отчаянное сомнение, – не уверен, что даже ты сможешь найти такое место. Не знаю, есть ли вообще где-нибудь на земле место, которое я смогу назвать своим.
Глава 55
Два дня спустя в форте Ливенворт Морин вырезала печенье оловянной формочкой в кухонном уголочке квартиры бригадного генерала. Сменившийся за ночь ветер разогнал тучи и овеял гарнизон потоком теплого южного воздуха. В лужах тающего снега в садике под окном отражалось солнце. Морин приоткрыла дверь и подперла ее чугунным утюгом, чтобы свежий ветерок хоть немного очистил спертый воздух дома.
Январские оттепели обычно поднимали ей настроение. Но этим утром она продолжала хандрить. Это началось с того дня, когда около недели назад из ниоткуда вдруг появился Чарльз и объявил, что навсегда ушел из армии. А еще сказал, что собирается жениться на той актрисе из Сент-Луиса, если она согласится, и зажить семейной жизнью, чтобы растить Гуса. Морин слышала, как в комнате мальчик играет со строительными кубиками, которые генерал Дункан сам напилил из березовых полешек, как следует зачистив их, чтобы ребенок не поранился.
Морин не могла запретить Чарльзу воспитывать его собственного сына, пусть даже ей и не нравилось в этом человеке абсолютно все – от его вульгарной одежды и отвратительных сигар до его вздорного характера и ненадежности. Сегодня он здесь, а завтра уже мчится неизвестно куда. Так и сейчас: провел у них три дня, а потом поскакал к своей актрисе.
Нет, она не могла прогнать Чарльза, ведь он был отцом мальчика. Но с другой стороны, с тех пор как бригадный генерал привез ее сюда с востока, Морин почему-то надеялась, что воспитание и образование маленького Гуса лягут на нее, потому что Чарльз слишком дик и неустроен, чтобы заниматься этим самому. А теперь он вернулся и заявил, что намерен все изменить.
Если он заберет мальчика, ее мечта о том, что генерал узаконит их отношения и предложит ей стать его женой, уже никогда не осуществится. Хотя она и так уже почти смирилась с тем, что выйдет замуж за гарнизонного сержанта-квартирмейстера Джека Форда, давно овдовевшего пожилого ирландца, который обожал кавалерийскую жизнь, но уверял, что ее любит почти так же сильно. Сама она его не любила, но замужество могло внести в ее жизнь хоть какую-то уравновешенность.
В квартире было тихо, слышалось только бормотание игравшего Гуса и обычный шум с плаца: сигналы трубы, дребезжание зарядных ящиков и топот ног солдат, отрабатывающих строевой шаг. Бригадный генерал снова поехал по канзасским фортам, что делал каждые два месяца в сопровождении вооруженной охраны. В любом гарнизоне все проходило одинаково. Прибыв на место, Дункан садился в какой-нибудь небольшой каморке, а солдаты выстраивались в очередь снаружи. Все они были в белых хлопковых перчатках; зайдя к казначею, правую человек всегда снимал. Потом солдат расписывался в ведомости, Дункан с помощью своего ординарца отсчитывал и вручал ему нужную сумму, солдат отдавал честь левой рукой, разворачивался кругом, выходил, и на его место тут же вставал следующий. Морин много раз видела эту процедуру в Ливенворте.
Она надеялась, что генерал вернется к вечеру, и ждала его с нетерпением. Она любила его, хотя он сам никогда не говорил ей о любви и, возможно, даже мысленно не произносил этих слов по отношению к ней. Закончив вырезать бисквитные печенья, она уложила их рядами на железный лист, чтобы испечь после захода солнца, когда тепло от плиты прогонит стужу из убогих комнат.
Ей показалось, что рядом с домом проехала повозка, но, выглянув в окно, она ничего не увидела. На подоконнике, блестя на солнце, лежал старый шестизарядный пеппербокс Аллена, который Дункан купил для нее вскоре после того, как они приехали в Канзас. Сделанный еще в сороковых годах, пистолет еще вполне мог послужить для своей основной цели. В случае нападения индейцев и неизбежной угрозы изнасилования женщина должна была застрелиться. Вероятность того, что шайенны или сиу решатся напасть на такой гарнизон, как Ливенворт, был ничтожной, однако эта привычка укоренилась, и большинство женщин в армии всегда держали под рукой заряженное оружие.