Президентский эскорт состоял из восьми марширующих подразделений. Первыми шли сорок восемь мушкетов Добровольческого корпуса легкой артиллерии из Филадельфии. Следом шагали филадельфийские Огненные зуавы в сопровождении своих двадцати двух барабанщиков, за ними – зуавы из Буффало, зуавы Линкольна из Вашингтона, зуавы Батлера из Джорджтауна и зуавы Линкольна (цветные) из Балтимора. Последние были просто ослепительны в своих белых гамашах и ярко-голубых бумазейных мундирах с желтыми кантами.
Дальше вышагивали Ирландская пожарная команда номер один из Филадельфии, оркестр Военно-морской академии, служащие государственной пожарной охраны и пожарная дружина номер пять из Ридинга, Пенсильвания. За ними шли члены Верховного суда, исполнительный комитет Республиканской партии Филадельфии, ланкастерские «защитники»[47]
и городской оркестр Эрментраута из семнадцати музыкантов. Грантовские «Непобедимые» из Калифорнии шли рядом с делегацией из Территории Монтана и членами Республиканского клуба Шестого округа, ехавшими на запряженной лошадьми повозке, которая была декорирована под знаменитый парусный корабль «Конституция», украшена цепями и якорями, а лошадьми правили веселые молодые люди в матросских костюмах. Повозка стала гвоздем программы и вызвала бурные аплодисменты толпы, собравшейся вдоль Пенсильвания-авеню.Избранный президент Грант казался довольным всем этим представлением. Реакция президента Джонсона осталась неизвестной: он в это время сидел в Белом доме и подписывал законы.
Плотные облака кое-где расступились, и между рваными краями показались куски голубого неба. Стэнли усадил жену на оставленные для них места, прямо напротив платформы, сооруженной над ступенями восточного крыла Капитолия. Платформа, украшенная флагами и ветками вечнозеленых деревьев, была плотно заставлена стульями.
– Куда ты? – резко спросила Изабель.
Она была в юбке и жакете бледно-персикового цвета. В этом году в моду вошли более яркие краски.
– Внутрь, засвидетельствовать свое почтение. Возможно, пожать руку генералу.
– Возьми меня с собой.
– Изабель, это опасно. Посмотри на эту толпу, она же неуправляема. Кроме того… – это была одна из немногих тем, на которые он мог высказываться относительно безнаказанно, – публичные церемонии предназначены исключительно для мужчин.
Ее некрасивое лицо исказила гримаса.
– Да, и эта процессия тоже, как я заметила.
– Ты говоришь как суфражистка.
– Боже упаси! Только ты, видно, забыл, мой милый, кому ты обязан успехами «Меркантайл энтерпрайзес». – (Стэнли поморщился и вскинул руки.) – Кто проверял счета, подсчитывал все расходы, следил, чтобы этот жулик Диллс не ограбил нас до…
– Прошу тебя, Изабель! – зашептал Стэнли, побелев как бумага. – Не говори об этом даже среди чужих! Не упоминай о той компании! Мы не имеем к ней никакого отношения, помни об этом.
Изабель хотела что-то возразить, но сообразила, что муж говорит разумные вещи.
– Ладно, – сказала она. – Только не задерживайся там.
Придерживая одной рукой цилиндр, а в другой сжимая свое именное приглашение, Стэнли начал пробираться сквозь огромную ликующую толпу зрителей на стоячих местах. Обогнул конную жандармерию и прошел через кордон полиции Капитолия, вооруженной тяжелыми дубинками. Наконец, взлохмаченный, со сбившимся набок жемчужно-серым, в тон приталенного сюртука, шейным платком, он добрался до шумного коридора перед залом заседаний сената.
Ворвавшись в зал, он не увидел там своего покровителя Бена Уэйда. Балкон уже был весь забит сотнями зрителей. Стэнли показалось, что среди них мелькнуло лицо Вирджилии, и он быстро отвел глаза – встречаться с сестрой ему совсем не хотелось.
Он бродил мимо важных людей, пожимая им руки как влиятельный представитель Республиканской партии, каким его считали. Немного обескураживало обилие золотых позументов – в зале уже присутствовали Сиклс, Плезантон, Дальгрен, Фаррагут, Томас и Шерман, – и он даже не попытался поприветствовать этих знаменитостей. Зато поздравил авторитетного мистера Самнера с его уже четвертым сроком в сенате. Поздоровался с сенатором Кэмероном, вернувшим теперь себе и власть, и кабинет, но босс повел себя так, словно едва знал Стэнли.