Рай и ад. Великая сага. Книга 3

Потом Стэнли поговорил с Карлом Шурцем из Миссури, первым урожденным немцем, который добился такого высокого положения. Шурц без предисловий начал рассуждать о долге, одной из главных забот Гранта. В студенческие годы Шурц участвовал в революции 1848 года и до сих пор оставался политическим фанатиком. Он все говорил и говорил о бумажных и металлических деньгах, о честной налоговой политике, пока Стэнли не извинился и не ушел. Люди, подобные Шурцу, пугали его, возможно, потому, что его собственные убеждения были такими незначительными и такими заурядными. Он был убежден в том, что богатство никогда не принесет ему счастья. В том, что его жена отвратительна, а оба его сына – обыкновенные ничтожества. Леви, чье обучение в колледже закончилось ровно через неделю после того, как он набросился с ножом на другого студента во время игры в кости, теперь стал совладельцем какого-то салуна в нью-йоркском Тендерлойне, а еще, как он сам хвастался, весьма успешным сутенером. Его брат-близнец Лейбан как-то умудрился окончить Йель, несмотря на такой же взрывной характер и сифилис, подхваченный на втором курсе, и сейчас утверждал себя в роли «высокостатусного вора», как Стэнли называл всех адвокатов.

Стэнли протиснулся к кабинету Уэйда и дернул закрытую дверь.

– Прошу прощения, сэр, – сказал какой-то служащий, – но сенатор Уэйд заперся с генералом Грантом до начала церемонии.

– Но я Стэнли Хазард!

– Я знаю, сэр, – кивнул служащий. – Но вы не сможете туда войти.

Стэнли пришлось проглотить эту горькую пилюлю унижения. Прежде чем снова вернуться на улицу, он украдкой вытащил из внутреннего кармана сюртука плоскую серебряную фляжку и приложился к ней уже в пятый раз за утро. Снова присоединившись к Изабель, он сказал ей, что поговорил с президентом, хотя это было практически невозможно, потому что Грант сейчас очень занят разными протокольными делами и лично почти ни с кем не встречается. Стэнли заверил жену, что обязательно представит ее во время бала.

– Да уж не забудь, – язвительно сказала она.

Толпа растянулась по обе стороны улицы. Обычные в таких случаях швыряние шапок в воздух и нескончаемые «гип-гип-ура» время от времени перемежались громкими вскриками, когда какая-нибудь ветка обламывалась под тяжестью тех, кто на нее забирался. В двенадцать пятнадцать, примерно тогда, когда Эндрю Джонсон должен был уже пожать руки министрам и отъехать в своей карете от крыльца Белого дома, из Капитолия вышли те, для кого предназначалась официальная трибуна перед входом.

Грант, в черном костюме и бледно-желтых перчатках, выглядел весьма достойно. Судья Чейз нервно объявил процедуру принесения присяги. Грант произнес слова клятвы, поцеловал Библию, а потом обратился к народу с короткой инаугурационной речью. Все это Изабель прокомментировала одним словом:

– Скучища!

МИР

Этот огромный девиз горел в темноте высоко над головами. Стэнли с восхищением смотрел на итог работы их комитета. На фасаде здания министерства финансов с помощью газовых горелок была сделана специальная иллюминация. Проект и его воплощение обошлись недешево, но эффект того стоил. Так республиканцы словно заявляли Вашингтону и всему миру о своем присутствии и о своем обещании.

Пока Стэнли восторженно пялил глаза, Изабель жаловалась на задержку. Они присоединились к другим торжественно одетым парам, которые торопливо устремились к входу.

На балконе просторного Кассового зала играл струнный оркестр. Между величественными колоннами сиенского и каррарского мрамора стояла специально заказанная аллегорическая картина «Мир». Вокруг мольберта толпилось множество народа. Неожиданно Стэнли и Изабель наткнулись на мистера Стаута, который только что вернулся в сенат на полный срок. Под руку сенатора держала женщина гораздо моложе его, с суровым лицом и сапфировой тиарой в волосах.

– Полагаю, вы знакомы с моей супругой Джинни? – холодно осведомился Стаут.

Изабель взбеленилась. Перед ними стояла та самая молодая особа, которая была любовницей Стэнли, пока она не узнала об их связи и не прекратила ее. Та самая Джинни Кэнери, певичка из варьете!

– Да, конечно… – Стэнли нервно поправил галстук. – Я имел возможность оценить ее способности, и не один раз.

Стаут не сразу уловил невольную двусмысленность такого ответа, а когда уловил, побагровел так, словно хотел тут же вызвать Стэнли на старомодную дуэль. Джинни тоже казалась возмущенной. Изабель потащила мужа в сторону, и он с удивлением заметил, что ее глаза повлажнели. Это было поразительно: его жена никогда не плакала.

– Думай что говоришь, животное! – прошипела она, глядя прямо перед собой полными слез глазами.

Стэнли был так изумлен, что даже не почувствовал удовольствия.