Рай и ад. Великая сага. Книга 3

– Ваш вопрос свидетельствует о вашей прозорливости, мсье Леви. Казалось бы, вполне резонно было бы ожидать, что примут с радостью, но американцы могут иметь совершенно иное мнение. Я регулярно получаю газеты из дому. И вот что я в них вижу. Все иностранное кажется подозрительным. – Он задумчиво покрутил сигару между пальцами. – Особенно это может проявиться в отношении подарка от страны, раздираемой соперничеством между левыми и правыми и уже готовой начать войну с Пруссией. – Он выпустил клуб дыма. – Впрочем, это только мои предположения.

– Вы лишь подтверждаете то, что Эдуару говорил один из членов филадельфийской Юнионистской лиги, – огорченно сказал журналист.

Джордж взмахнул сигарой:

– Так вот где я слышал его имя! Он в составе участников.

– Да, хотя ни разу не имел счастья посетить вашу страну.

Еще какое-то время они говорили о политическом климате в Европе. Леви ругал премьер-министра Пруссии Отто фон Бисмарка и начальника Генерального штаба графа Мольтке.

– Они нарочно усиливают напряжение, чтобы развязать войну. Бисмарк давно мечтает об объединении германских государств, о создании новой империи, если хотите. К несчастью, бдительность нашего собственного так называемого императора убаюкана его тщеславием. Ему кажется, он создал некую невидимую армию. Но это не так. Более того, у Мольтке есть мощные полевые орудия, превосходная шпионская сеть и Бисмарк, который его подстрекает. Для Франции все это может обернуться бедой. Надеюсь, это не обернется бедой и для нашей идеи тоже.

– Я заочно знаком с генералом фон Мольтке, – сказал Джордж. – Двое из его штабных офицеров приезжали сюда в прошлом месяце. Хотели договориться с моей компанией насчет некоторых заказов для артиллерии. Сейчас в Пенсильвании мой управляющий делает расчеты. Но я пока не принял окончательного решения.

Леви сразу стал менее дружелюбен:

– Вы хотите сказать, что можете работать на Францию и одновременно против нее?

– К несчастью, таков металлургический рынок, мсье Леви. Люди моей профессии неизбежно представляют в сражениях обе стороны.

Враждебность Леви поутихла. Он с прищуром посмотрел на Джорджа:

– А вы прямолинейны.

– И добавлю с такой же прямолинейностью, что сделаю все, что в моих силах, для продвижения вашей идеи. Можете считать меня членом вашей команды, если хотите. – Он сказал это, еще не совсем понимая, что будет делать.

Над террасой пронеслась чайка и спустилась вниз, к озеру. Где-то вдали прогудел пароход. Джорджу казалось, что он все видит и чувствует совершенно иначе. Да, перемены были очевидны.

– Вне всякого сомнения, – ответил журналист после короткого молчания. – С вашей помощью мы сможем узнавать о настроениях американцев из первых рук. Профессор будет в восторге.

О том, что он тоже будет в восторге, гость не добавил, но тем не менее на прощание они пожали друг другу руки. В тот же вечер, за легким ужином из телятины и бобов – ничего мучного и никакого вина на ночь, поскольку лишний вес уже становился настоящей проблемой, особенно на талии, – Джордж понял, что обрел новую цель. Нечто никак не связанное с прошлым, а, напротив, устремленное в будущее, к великой дате 1876 года.

Он быстро закончил ужин, собрал всю прислугу и сообщил, что возвращается домой.

Джордж послал телеграмму Юпитеру Смиту по трансатлантическому телеграфному кабелю и отплыл из Ливерпуля на пароходе «Персия» британской компании «Кунард лайн». Этот пароход был больше и шикарнее более ранних судов мистера Кунарда, которые своими спартанскими каютами заслужили насмешки Чарльза Диккенса. «Персию» рекламировали как образец восточной роскоши, способный пересечь океан всего за десять дней благодаря огромным сорокафутовым гребным колесам, которым при необходимости помогали еще и паруса.

В первый вечер Джордж выпил слишком много шампанского, вальсировал с какой-то молодой польской графиней и, к своему удивлению, даже провел с ней ночь. Она оказалась очаровательной, пылкой партнершей и не претендовала ни на какие длительные отношения. Джордж с удовольствием обнаружил, что еще вполне силен как мужчина. И все же та бесстрастность, с которой молодая женщина пригласила его в свою каюту и разделила с ним постель, только еще острее напомнила ему о его любви к Констанции и той невосполнимой потере, что настигла его с ее уходом.

На третий день путешествия его настроение подверглось еще большему испытанию. Начался шторм, и огромный пароход начало бросать на волнах, как игрушку. Хотя второй помощник капитана попросил пассажиров оставаться в своих каютах, Джордж все же вышел на палубу. Вцепившись в канат ограждения, он как зачарованный смотрел, как из непроницаемой серой мглы океана вздымались громадные бурлящие волны, разбиваясь о корму и заливая водой спасательные шлюпки. Даже в полдень было почти так же темно, как вечером. В его голове мелькали лица Констанции, Орри, Бента. Все последние десять лет проносились перед глазами, словно лента из траурного крепа. Прекрасное чувство обновления, возникшее у него в Лозанне, совершенно исчезло, и он снова погрузился в прошлое.