Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

Фажа, занявшие место мадам Триганс в баре-ресторане, все еще сохраняли деревенский вид. Муж был большим и рыжим, с огромными плечами лесоруба. Жена имела приблизительно ту же комплекцию и производила впечатление женщины, только что подоившей корову. Они были весьма симпатичной парой. Оба еще не успели приобрести городских привычек: их беспокоило буквально все, и они были совершенно бесхитростными. Когда я им рассказал о краже двадцати миллионов, их реакция была моментальной:

— Неужели мы должны платить еще раз?

Я их успокоил, и это принесло им заметное облегчение. Семейство Фажа оказалось вне всяких подозрений, — следовательно, мне необходимо было либо расширять, либо сузить круг поисков. Я предпочитал расширить его, так как сужение означало бы принятие версии виновности Мишель Ардекур. От одной мысли об этом мне становилось не по себе. Но если она была виновна, то зачем же было приходить ко мне и настаивать на версии убийства? Ей было бы достаточно сказать, что в последнее время отец подавал признаки нервозности, и в девяти случаях из десяти дело было бы закрыто. Она же изо всех сил старалась доказать, что произошло именно преступление. Воспоминание об этом успокоило меня. Конечно, существовало это непонятное чувство, которое она питала к Пьеру Вальеру… Но это еще раз доказывало, что она была обыкновенной женщиной. Мысль о том, что Мишель Ардекур могла быть убийцей своих родителей, была для меня невозможной.

Чтобы очистить свою совесть, я решил еще раз отправиться на улицу Руайе.

Когда Мишель открыла дверь, я сразу же понял, что она кого-то ждала. Увидев меня, она разочарованно сказала:

— А, это вы…

Ее разочарование было болезненным для меня:

— Извините, что побеспокоил вас в такое время, мадмуазель, тем более, что я даже точно не знаю, зачем пришел.

Она удивленно посмотрела на меня:

— Вы не знаете…

— Это может показаться вам мальчишеством, но мне вдруг пришла в голову мысль, что я вам нужен. То есть, извините, — нужна моя помощь.

Она прошептала:

— Входите.

Закрыв дверь, Мишель прислонилась к ней.

— У вас удивительная интуиция, месье комиссар, хотя я и была уверена, что этот вечер проведу одна.

— Одна? А месье Вальер…

— Он не пришел.

Она сдерживалась изо всех сил, но все-таки расплакалась.

Это выбило меня из колеи. Неуклюже, стесняясь, я взял ее за плечи:

— Мадмуазель, что случилось?

— Простите меня за эту минутную слабость, господин комиссар. Но после всего, что произошло, на меня обрушился еще один удар, очевидно, наиболее жестокий, — разрыв с Пьером.

— Разрыв?

— Он позвонил мне и дал понять, что его родители больше не хотят ничего слышать о нашем браке.

— Но почему?

— Вальеры очень строги в своих принципах. Наверное, они не хотят, чтобы в их семью вошла дочь убийцы и само-убийцы.

— А если выяснится, что ваши родители были убиты?

Она пожала плечами.

— Не думаю, чтобы они видели в этом большую разницу.

Стыдно сказать, но я почувствовал огромное облегчение, которое даже не пытался скрывать. Слова Мишель заставили чаще биться мое сердце, и даже голос стал более теплым.

Мы зашли в маленькую приемную, и Мишель предложила мне аперитив.

— Почему вы решили, месье комиссар, что я нуждаюсь в помощи?

— Ах да… Вы знали, что ваш отец застраховал свою жизнь в пользу жены и вас?

— Не очень хорошо.

Итак, существуют люди, считающие, что одновременная смерть ваших родителей — огромная удача для вас. Ведь она принесет вам миллионы, оставленные вашим отцом в компании «Бьенфезане». А отсюда — лишь один шаг к мысли о том, что вы хотели бы получить деньги как можно скорей.

— Хватит ли этой суммы для возмещения убытков мадам Триганс?

— У вас вполне достаточно денег, чтобы вернуть долг мадам Триганс. Должен заметить, что кроме страховки отец оставил вам еще около тридцати миллионов в банке.

— Не понимаю, в чем же тогда дело?

Я не знал, как ей это объяснить.

— Поймите, мадмуазель, люди, которые расследуют дело ваших родителей, предполагающие убийство, вынуждены рассматривать все версии, даже самые невероятные. Поверьте, это не моя идея…

Боль исказила ее лицо. Тихо, почти неслышно, она задала мне вопрос, которого я ждал и боялся:

— Вы хотите сказать, месье комиссар, что кто-то считает меня убийцей родителей?

— Да, мадмуазель.

Она глухо простонала и конвульсивно выпрямилась в кресле.

— Ни одна беда не обходит меня…

* * *

Когда я уходил, Мишель вдруг сказала:

— Да, по поводу этого имени, Изабель, которому вы придаете такое значение… кажется я нашла то, что вам нужно.

— Правда?

— Подождите, пожалуйста, минутку.

Она вышла из комнаты и почти сразу же вернулась, держа в руках что-то, похожее на папку.

— Вот что я нашла в бумагах мачехи.

Папка оказалась рукописью романа под названием «Пой, Изабель!».

— Ваша мачеха сочиняла?

— Я об этом ничего не знала.

Неужели эта Изабель, настойчивую заботу о которой разыгрывала Элен Ардекур, была вымышленным персонажем!

— Позвольте мне взять рукопись.

— Пожалуйста.

Я встал.

— Похороны, если не ошибаюсь, завтра?

— Да, в одиннадцать.

— Я приду на кладбище, мадмуазель.

— Рада узнать, что там будет хоть кто-то, на чье сочувствие я могу рассчитывать.