Расплата

Случившееся стало для нее полной неожиданностью. Она даже заговорить толком не успела, как Трёстюр разбушевался, словно с катушек слетел. До поступления на работу в Дом ребенка ей приходилось присутствовать на встречах с проблемными тинейджерами, заканчивавшимися тем, что подросток терял контроль над собой. Но к тому моменту колокольчики уже звенели вовсю, сигнализируя о приближающейся буре: у подростка учащалось дыхание, кровь приливала к лицу, он повышал голос и начинал ерзать на стуле, и Фрейя успевала приготовиться. Трёстюр вел себя иначе. Он сорвался мгновенно, как будто щелкнул переключатель. Учитывая столь переменчивое настроение, к написанному им письму следовало отнестись со всей серьезностью. Представлялось маловероятным, что Трёстюр станет выслеживать и убивать людей из списка, составленного десять лет назад, – но на что он окажется способен, если представится такая возможность? Брать на себя ответственность Фрейя не хотела. Позаботиться следовало и о человеке, упомянутом Трёстюром. Перед тем как они расстались, Хюльдар сказал, что попытается выяснить, о ком шла речь, и пообещал позвонить ей.

Фрейя несколько раз без всякой на то необходимости проверила телефон и дважды убедилась, что он не переключился на беззвучный режим.

Сосредоточиться на разделе, который она писала для ежегодного доклада Дома ребенка, не получалось; нить терялась на середине предложения, а мысли снова и снова возвращались к молодому человеку и его письму. Сольвейг все еще не дала ей авторизации, а это означало, что Фрейя не может запросить отчет из школы. Самой Сольвейг на месте не было, что подтверждали темные окна ее кабинета. Незнание истории Трёстюра раздражало Фрейю настолько, что ни о чем другом она не могла и думать.

Если продолжать так и дальше, придется засидеться до полуночи. Отчет нужно сдать завтра утром – это тот дедлайн, который лучше не нарушать. Не хватало только, чтобы ее сделали ответственной за задержку с публикацией отчета. Вдобавок ко всему, дома осталась Молли, ожидавшая, когда ее покормят и отведут на прогулку. Стоит опоздать – и собачонка вполне может погрызть второй подлокотник софы. Первый пострадал осенью, когда Фрейе тоже пришлось задержаться на работе.

Вспомнив о Молли, Фрейя вздохнула. Не о такой жизни она мечтала ребенком. В ее подростковых фантазиях не было ни ежегодных отчетов, ни выговоров, ни проблем с концентрацией. Собака, правда, была, но милая, беленькая и пушистая, а не лохматое коричневое чудовище, выведенное, дабы внушать страх.

Зазвонил телефон, и Фрейя, торопясь ответить, едва не уронила его на пол.

– Слушаю, – выдохнула она.

– Тебе говорит что-нибудь такое имя, Йоун Йоунссон? – с ходу перешел к делу Хюльдар.

– Йоун Йоунссон? Ты, наверное, шутишь? А у нас есть более распространенное имя?

– Наверное, нет.

– Я знаю нескольких Йоунов, но совершенно не помню их патронимов, хотя по крайней мере один обязан быть Йоунссоном.

– Я не о том, знаешь ли ты кого-то лично. Для тебя имя Йоун Йоунссон связано как-то с Домом ребенка или другой твоей работой?

– Что? – вопрос застал ее врасплох. – Нет. По-моему, нет. – Не успела Фрейя произнести это, как в памяти что-то зашевелилось, и по спине пробежал холодок. – Так ты хочешь сказать?..

– Да, – перебил ее Хюльдар. – Да. Его освободили меньше недели назад. – Он тяжело выдохнул, и в трубке сухо зашуршало. – Трёстюр – его сын.

– Что? – Ошеломленная новостью, Фрейя даже не придумала, что сказать. Йоун Йоунссон, человек, о котором шла речь, был педофилом. Педофилом наихудшего разлива. На его совести лежало не только изнасилование девочки, но и ее убийство. Расти сыном такого человека… Неудивительно, что Трёстюр сменил патроним.

– Ты знакома с его делом?

– Нет, это случилось еще до меня. Я тогда училась в университете. – Она помолчала. – Его действительно выпустили? Разве он не получил шестнадцать лет?

– Выпустили. Время летит. Отбыл две трети срока – десять с половиной лет. Вышел по условно-досрочному.

– По условно-досрочному… – Фрейя закрыла и потерла глаза, сдерживая полыхнувший гнев. В отличие от этого мерзкого чудовища, ее брату в условно-досрочном отказывали постоянно. А ведь вина Бальдура состояла лишь в растрачивании кредита, что при всем желании не могло сравниться с убийством ребенка.

– Да. Такая вот система. Надо понимать, в заключении он вел себя образцово.

Фрейя фыркнула.

– Изнасиловал и убил девочку… Кого интересует, как он вел себя после того, как попался.

– Поверь, со мной не консультировались, – Хюльдар устало вздохнул. – Трёстюр, должно быть, решил, что мы придем с рекомендациями насчет того, как реагировать семье, если он попытается выйти с ними на связь. Подозреваю, парень потому и взбесился, когда понял, что мы явились по совсем другой причине.

– А они всегда поступают так в подобных случаях? – Фрейя переложила телефон из одной руки в другую. Ей не терпелось освежить память по делу Йоуна Йоунссона, и лучше всего помогло бы чтение старых отчетов. Ждать, пока закончится их разговор, она не могла.