Расплата

– В этом году от туберкулеза умрут два миллиона человек, а фармацевтические компании не ведут абсолютно никакой работы по этой проблеме, – презрительно отвечает она. – За последние сорок лет не было разработано ни одного нового препарата для лечения туберкулеза. Все крупные компании исследуют проблемы выпадения волос и импотенции.

– Но почему?

– Вы ведь бизнесмен. – В ее устах это слово звучит как оскорбление. – Вот и объясните мне.

– Туберкулез – это болезнь третьего мира. – Я, кажется, понимаю, что она имела в виду. – А у этих стран нет денег, чтобы платить за лекарства.

– Совершенно верно. Однако подождем пару лет. Когда устойчивые к лекарствам разновидности туберкулеза начнут распространяться в Европе и Америке, фармацевты будут из кожи вон лезть, чтобы разработать лекарства. Смертельная болезнь, передающаяся воздушно-капельным путем, через кашель или насморк? Развитые страны будут тратить триллионы.

– Так каким образом Андрей был связан с клиникой? – Я пытаюсь вернуть ее к интересующей меня теме.

– Это была его идея. Он разбирался с чиновниками, находил помещение, выбивал деньги, а потом нанял меня, чтобы руководить всем.

Неприятно узнавать, что Андрей занимался таким количеством дел, о которых мне ровным счетом ничего не известно.

– Ему столько удалось осуществить одному.

– Андрей знаком со многими людьми, – небрежно замечает Эмили. – С местными бизнесменами, политиками, несколькими военными в высоких чинах. Один из политиков – заместитель мэра. Вот как Андрей получил это помещение.

– А почему все эти влиятельные люди поддерживают вашу клинику? – Я ничего не понимаю и пытаюсь выкопать любой, самый маленький, кусочек информации, который может пролить свет на деятельность Андрея.

– Потому что мы лечим их детей. – Кажется, мой вопрос поставил ее в тупик. Доктор Андерсон смотрит на часы. – Мне действительно пора идти.

– Еще буквально несколько минут, – протестую я, все еще подозревая, что в связях Андрея может крыться ниточка. – Вы когда-нибудь общаетесь напрямую с кем-то из этих влиятельных людей?

– Практически никогда. Я тут бываю наездами.

– Так кто ведет все внешние дела теперь, когда Андрея нет?

– Владимир. Он возглавил это дело, когда Андрей уехал.

Я снова смотрю в сторону стойки; меня одолевают сомнения. Владимир болтает с барменом, армейская куртка брошена на табурет. Свитер с воротником «хомут» туго обтягивает его торс, подчеркивая ширину плеч. Нет никакой логики в том, что Андрей препоручил такому здоровяку представлять клинику в среде московской деловой и политической элиты.

– Владимир не похож на администратора.

– Они с Андреем знали друг друга еще до клиники, – ровным тоном сообщает Эмили. – Андрей не посвящал меня в детали, а я решила не задавать вопросов. Иначе я не могла бы участвовать в работе клиники.

– Что вы хотите сказать?

– Питер, это Москва. Здесь все очень неоднозначно. Я заключила с Андреем соглашение: я занимаюсь медициной, а он устраивает все остальное.

Значит, Андрей был замешан в каких-то сомнительных делах. А Эмили либо не знает всех деталей, либо не хочет открыть их мне. Я мрачно проглатываю остатки кофе и снова смотрю на Владимира. Возможно, у них с Андреем произошла размолвка в этом их «другом бизнесе». Мне очень нужно поговорить с Владимиром, но он не похож на разговорчивого человека. Я снова смотрю на Эмили. Но даже если отвлечься от Владимира, я однозначно упускаю еще что-то чрезвычайно важное.

– Андрей мог уделить свое время и деньги огромному количеству сторон жизни, почему же он выбрал СПИД и туберкулез?

– Его это беспокоило.

– В мире существует масса всего, что может вызывать беспокойство. – В моем мозгу начинает формироваться догадка, но я никак не могу поймать ее. Дмитрий усмехнулся, когда заявил, что я запутался, его явно позабавило мое невежество. Невежество в чем?

Эмили снимает очки, закрывает глаза и массирует красные пятнышки возле носа.

– Задайте вопрос прямо, – устало требует она.

Я наконец ловлю ускользающую мысль и от изумления теряю дар речи. Как такое могло случиться, что я ни разу даже не заподозрил, что Андрей, возможно, гей? Эмили видит удивление на моем лице и вздыхает. Она достает из кармана карандаш и пишет что-то на салфетке.

– Номер моего мобильного. Если предположить, что мне удастся связаться с кем-то, кто может вам помочь, как они смогут связаться с вами?

Я беру ее ручку онемевшими пальцами и быстро записываю свой телефон и имя на другой салфетке.

– Разве нельзя сказать мне, что происходит? – Я уже достаточно пришел в себя, чтобы совершить последнюю попытку. – Где сейчас Андрей и почему он исчез?

– Я ведь вам уже говорила. – Эмили встает из-за столика. – Мне ничего не известно. Максимум, что я могу сделать, – это замолвить кое-кому словечко за вас.

Она уходит и даже не оборачивается.

17