Расплата

– Вам это должно быть лучше известно, чем мне, – презрительно говорю я. – Вы ведь шпионили за ней, разве нет?

– Верно. Но она очень умна.

– Вся в родителя? – Я не могу удержаться и не уколоть его.

– Ага. – Он откидывается на спинку стула и проницательно смотрит на меня. – А вы не теряли времени зря, верно, мистер Тайлер? И где именно вы откопали этот кусочек информации?

– Какой еще кусочек информации? – запинаясь, переспрашиваю я, слишком поздно осознав, что чересчур открыл карты. Кофеин почти мгновенно проник из моего пустого желудка в кровь, развязав мне язык и притупив чувство опасности.

– Не прикидывайтесь дураком, – заявляет Уильям, пристально глядя на меня. – Откуда вы узнали, что Катя – моя дочь?

– Она сама мне сказала, – отвечаю я, загнанный в угол собственным безрассудством.

Уильям встает и идет к окну, где, заложив руки за спину, смотрит на море.

– И давно ей известно?

– Лишь несколько месяцев. Почему вы ей этого сами не сказали?

– Политика разрядки, – уклончиво отвечает он. – Соглашение, о котором я сожалею. А теперь я хотел бы получить ответ на свой первоначальный вопрос. Знала ли Катя, что Андрей крадет мои деньги?

– Конечно же, нет. Вам не следовало задавать мне такие вопросы.

– И снова вы правы, – тихо замечает Терндейл, удивляя меня такой неожиданной поддержкой. – С моей стороны глупо было подозревать ее.

Минуту он молчит, и единственный звук в комнате – шум волн, разбивающихся о пляж за окном.

– Что ж, – говорит Уильям наконец, поворачиваясь спиной к окну и снова усаживаясь за стол. – Перейдем к моему последнему вопросу, который можно скорее назвать просьбой или одолжением, если угодно.

Да он, должно быть, шутит. Я бы не снизошел к просьбе помочиться на него, если б он горел.

– Одолжение, от которого выиграет Катя, – добавляет он, правильно прочтя выражение моего лица. – Следующие несколько недель будут для нее очень тяжелыми. Ее ожидает небольшое волнение, а меня не будет рядом, чтобы помочь ей. Я бы хотел, чтобы вы объяснили ей некоторые обстоятельства от моего имени.

– Следующие несколько недель будут очень тяжелыми и для меня, – отвечаю я, недоверчиво отнесясь к его предположению. – Разве вы не читали газет?

– О ваших проблемах мне все известно, мистер Тайлер. Мне также известно, что вы неравнодушны к Кате. Вы дали мне это понять вчера, когда настаивали на ее безопасности как цене любого соглашения со мной. Больше никому на данный момент я ничего открыть не могу, а вам и так известна большая часть всей истории. Я уверен, вы найдете способ поговорить с Катей.

– О каком волнении вы говорили? – спрашиваю я, чувствуя тревогу за Катю.

– Вообще-то, их несколько видов, – спокойно отвечает он. – Я перевел свои акции в компании «Терндейл» в швейцарский банк-депозитарий, а вчера вечером отдал их русским, после того как подлинность картин из коллекции Линца была установлена.

– Вы не можете так поступить, – перебиваю я. – Ведь вам принадлежит контрольный пакет акций. Мелкие акционеры просто с ума сойдут.

– Ни в уставе нашей организации, ни в действующем законодательстве нет ничего, что могло бы воспрепятствовать мне, – заявляет Уильям, беззаботно махнув рукой. – А у мелких держателей акций есть масса других поводов для беспокойства.

– Потому что вы не намерены покрывать убытки, причиненные Андреем. – Я неожиданно понимаю, что он запланировал. – Вы собираетесь оставить картины себе и позволить компании «Терндейл» стать банкротом.

– Именно так. – Он снова обнажает зубы в улыбке. – Вот почему мне так важно было удостовериться в том, что вы никому не рассказали о поступке Андрея. Я не хотел, чтобы русские узнали о том, что акции ничего не стоят, прежде чем мы совершим обмен.

39

Одна из любимых баек Тенниса о трейдинге – это описание его первой деловой поездки в Лондон. Он проснулся утром в понедельник, полный стремления отправиться на работу, посмотрел налево, когда делал первый шаг с тротуара на мостовую возле гостиницы, и очнулся тремя часами позже в реанимации в больнице Черинг Кросс, оказавшись жертвой левостороннего движения. Зеркало бокового вида проезжавшего мимо грузовика впечаталось ему прямо в висок и непременно убило бы его, если бы не было складывающимся. «Чем больше у тебя опыта, – говаривал Теннис, бывало, нашим стажерам, – тем больше ты начинаешь делать предположений о том, как все должно происходить. А чем больше предположений ты делаешь, тем больше у тебя шансов очнуться в больнице со срезанной одеждой и бумажником, который ушел погулять».

Глядя на самодовольную ухмылку Уильяма, я понимаю, что в последнее время допустил слишком много предположений, и самое глупое из них – то, что Уильям мог действовать исключительно из-за желания защитить сына.

– Мне достаточно тяжело поверить, что вас так беспокоит судьба Кати.

– Да я и сам удивлен, – добродушно отвечает он. – Но это правда. Она так предана мне. Поэтому я постарался защитить ее, насколько возможно.

– Защитить ее? Каким образом?