Расплата

– У меня есть пара тузов в рукаве. «Терндейл-хаус» будет размещен на острове Святого Варфоломея в Карибском море. Формально это территория Франции, но она находится достаточно далеко, чтобы французы могли действовать в двух направлениях одновременно: апеллировать к международному суду и гарантировать отсутствие каких бы то ни было судебных решений. Возникнет целая тысяча незначительных, но не разрешаемых моментов, пойдет бесконечное обсуждение юрисдикции, прав владения, теорий собственности и так далее – возникнет тот бюрократический обструкционизм, в котором французам нет равных. И все это время они будут втихаря проводить идею о том, что, в конце концов, картины находятся в музее, им предоставляется надлежащий уход и они полностью доступны для ученых. Я даже согласился время от времени пускать в музей и простонародье, хотя предпочел бы не делать этого. Музей станет получать кредиты, символические пожертвования, ему предоставят концессии в совершенно других областях деятельности, – все в таком роде. Мой личный музей станет процветать.

– А что вы хотите лично для себя?

– Полный иммунитет от экстрадиции и конфискации имущества и круглосуточная охрана. А ее гораздо проще обеспечить на острове.

– Вы же знаете, французы выдадут вас быстрее, чем вы глазом успеете моргнуть, если у них возникнут серьезные проблемы, что бы вы им там ни наобещали.

– У меня есть документальные подтверждения их соучастия, – небрежно говорит Терндейл. – Они знают, что я не уйду без шума, и знают, что я предпринял шаги, чтобы защитить себя на случай непредвиденных осложнений.

– Примите мои поздравления. Вы все предусмотрели. И если Кате придется расплачиваться за вас, – тем хуже для нее. Да, в тюрьму она не попадет, но скандал поставит крест на ее карьере.

Уильям закрывает глаза, вздыхает, как бойцовский петух после драки, и устало опускает плечи.

– Я сделал для нее все, что мог.

– Сделали все, что могли? – презрительно повторяю я. – Да вы ее уничтожили.

Уильям наполовину выпрямляется и ударяет открытой ладонью о стол.

– Вы думаете, я хотел, чтобы компания моего отца обанкротилась? – вопрошает он, швыряя в меня слова, как камни. – Хотел, чтобы моя дочь оказалась замешана в скандале? «Терндейл» пойдет на дно, меня будут поливать грязью, но Кате удастся избежать официальных обвинений. Это лучший результат, которого я мог добиться.

– Вы убегаете и оставляете ее разгребать все самой.

– Неправильно, мистер Тайлер, – говорит он, снова усаживаясь и одергивая свитер. – Это вы убегаете. А я бегу к чему-то другому.

Я не отвечаю ему, понимая, что и так сильно на него надавил. Я смотрю на часы, намекая, что мне пора.

– Мы уже почти закончили, – уверяет Уильям, снова взяв себя в руки. – Я покидаю страну сегодня же вечером. Я оставил Кате записку, но некоторые вещи лучше обсуждать лично. Ваша роль – заполнить пробелы.

– Не думаю, что она станет вам сочувствовать, – презрительно отвечаю я.

– Катя похожа на меня. Она умна и амбициозна. Все хорошенько обдумав, она поймет, почему я предпринял эти шаги. Единственная ошибка, которую я действительно допустил, это то, что я нанял Андрея на работу. В этом я виню только себя. Надо было мне все предвидеть.

– Почему вы должны были все предвидеть?

– Потому что он извращенец, – отвечает Терндейл, и на его лице появляется отвращение. – Мой сын. Я узнал о его сексуальных предпочтениях, когда он уезжал учиться. Вот почему я нанял только Катю, когда она закончила колледж. В разведке было такое правило: никогда не задействовать гомосексуалистов. Им нельзя доверять. Когда несколько лет назад Андрей пришел ко мне и попросил взять его на работу, я позволил сантиментам взять верх над рассудком. Мораль здесь такова: никогда не поступайся своими принципами.

Мораль здесь такова: эгоизм оправдает что угодно.

– И еще одно напоследок, – говорит Уильям, глядя на свои руки. – Я сохранил за собой право назвать преемника на должность главы «Терндейл-хаус». Я был бы счастлив передать эту должность Кате через несколько лет, если ее это заинтересует.

– Как мило. – Меня уже тошнит от него. – Вы хотели бы выкупить назад любовь Кати с помощью места председателя вашего музея, который будет поносить весь свет.

– Ваш сарказм так же неуместен, как и легкомыслие. – Его голос снова становится резким. – Хотите высказать предположение?

– Катя никогда вас не простит.

– Как забавно. – Он смотрит мне прямо в глаза. – Мне никогда не было никакого дела до других. Посетите Метрополитен-музей как-нибудь в выходные – вы увидите сотни невежественных туристов, чихающих и кашляющих на шедевры, и каждый из них мысленно подсчитывает, сколько цветных телевизоров он мог бы купить, если бы хоть одна картина принадлежала ему. Я презираю их. Однако кровь говорит, хотя данное известное всем высказывание я начал понимать лишь после того, как в мою жизнь вошла Катя. Вы и представить себе не можете, как это неожиданно взбадривает, когда в другом человеке видишь себя. Волшебство какое-то. Катя вольна презирать меня, но я от нее не откажусь.