Читаем Расположение в домах и деревьях полностью

– Послушай? – говорит она, притрагиваясь к моему лицу. – Ты, может быть, не сегодня простыл?

– Все истории уже рассказаны, – вспоминаю я, – приступим к прочтению.

– Что ты сказал?

– Это не я. Это Герцог.

– Ладно…

– Правильно, умница, не слушай. Давай играть в туристов? Хочешь? Ты будешь рассказывать: что и как, что и откуда, что и куда, что и почему, а я буду спрашивать: что и потому, что и оттуда, что и туда, что и так… О, я знаю много игр. Игры бывают разные, на любой вкус и возраст. Смотря что кому нравится – вкус или возраст.

Бывает, нравится игра в путешественника. Тебе не доводилось играть? Ни разу? Пара пустяков. Сначала правила… В правилах говорится, что из пункта А в пункт Б вышел путешественник. Обыкновенный, ничем не примечательный путник. Иногда он плешив и одержим манией, скажем, плюёт через каждые десять шагов или играет на скрипке. Иногда волосы путешественника густой дивной волной струятся по плечам, а взгляд… взгляд его устремлён вперёд, в будущее! Бывает, что путешественник быстрее лани мчится к вожделенному пункту, а случается, что у него нет ног. Слепые путешественники усердно фотографируют величественные ландшафты, седые достопримечательности, этнографические особенности – так больше шансов разобраться на досуге в увиденном. Глухие путники с неослабевающим вниманием вслушиваются в народные песни, записывают их… А вот как ещё можно…

Куда ты, чёрт возьми, спешишь? Можно играть в пункты, слышишь? в те самые – А и Б. Допустим, я буду пунктом А, ты же, в свою очередь, пунктом Б. Тогда где путешественник? Хорошо, облегчу тебе задачу. Если не хочешь, не говори о времени. Сейчас это не актуально. Просто ответь – где путешественник?

Ну, не беги ты… Не слышу? Ты что, в рот воды набрала? Хочешь… А хочешь, будем клеить на даче воздушных змеев, будем в церковь ходить? Сколько ностальгии в воздушных змеях! А Фома, правда, сделал тебе предложение? Вы будете жить долго и дарить мне подарки… Ты с ним говорила по телефону? И он тебе так и сказал по телефону: выходи за меня замуж? Нет или да? Но ведь что-то должно происходить! Что-то должно быть?..


Мы вышли на Мытнинскую набережную. Свежестью вначале пахнуло, а потом потянуло с Невы какой-то особенной речной вонью. Неслышно прошуршала под мостом самоходная баржа, вошла в чёрный зев зеркальной тени. Изумруд вкраплён в тупую голову баржи, скользкую, круглую.

– Неправдоподобно быстро дошли мы сюда, – подумал я. – Ага, вот и крепость. Давно пора отмечать залпом полночь. Минула полночь, не отмеченная ничем. Тускло желтел над колокольней узкий серафим. Шпиль книзу темнел. Книзу всё темней.


Ты забыл, забыл, забыл! Светлые ночи, белые ночи, чёрные от солнца дни, и эти ночи, которые не только у меня одного, а и у других обрастают фальшивой завершённостью, в которой нет ничего предосудительного, но потеря столь ясно видна, что мечта о непрерывном выражении обрывается, уступая скачкообразному, конвульсивному закреплению, от которого не избавляет ни усыпляющая зеркальность созвучий, ни другое. Западня чередований, расположенных в три, четыре, пять слоёв, повторяющих друг друга, – не повторяющих, а расщепляющих, скорей всего, на волокна. Летней ночью неизъяснима белизна, неизъяснимой болью.

«Неизъяснима летней ночью белизна, – отхлёбывая, говорил пьяница, – неизъяснимой болью белизна, – говорил он, подмигивая мне, – как сонный шёлк шуршит по многим водам, где не видать ни облака, ни дна!».

Это роскошная имитация, – говорил он, – это ощупывание голыми пальцами, а в награду за терпение: где не видать ни облака, ни дна… чуть тлеет только снежный Веспер – в отличие от чёрного, который мы невзначай, как он, переносим в другое поле. Все выигрывают в цветовом решении – изменения колера… голубовата кровь (для бедных маленький праздник, повод для крошечного смысла, который тут же и покажет им нос) и соль, как бирюза, в которой главное, разумеется, не количество и не цвет, а состояние сплавленной кристаллом прозрачности, преодоление сыпучести, свойственной ей, влекущей неизменно за собою как бы мел, но от него отказаться во много раз труднее, чем от соли – то есть ото льда, оледенения, нужного для того, чтобы бывшие голоса были разъяты (всё повторяется, путь один – лёд неизменно связан, благодаря усердию многих, с пламенем, простейшая антитеза как бы) осколком льда, но тут понятие льда ещё не рождено, оно присутствует намёком в сплавленной бирюзе соли, – когда волокна шёпота текут над плоской дельтой, чтоб нитью ледяной остаться у висков: двух выпуклых зеркал, бестенных и прозрачных, – то из всей этой помпезной пышности остаётся на языке одна бестенность. И дальше: август бел; был сладостен терновник (шиповник?)… какая разница! Продолжай до бесконечности! Дли, сучи нить, обрывай, связывай узлами суждений, потому что………….

Перейти на страницу:

Все книги серии Лаборатория

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Лира Орфея
Лира Орфея

Робертсон Дэвис — крупнейший канадский писатель, мастер сюжетных хитросплетений и загадок, один из лучших рассказчиков англоязычной литературы. Он попадал в шорт-лист Букера, под конец жизни чуть было не получил Нобелевскую премию, но, даже навеки оставшись в числе кандидатов, завоевал статус мирового классика. Его ставшая началом «канадского прорыва» в мировой литературе «Дептфордская трилогия» («Пятый персонаж», «Мантикора», «Мир чудес») уже хорошо известна российскому читателю, а теперь настал черед и «Корнишской трилогии». Открыли ее «Мятежные ангелы», продолжил роман «Что в костях заложено» (дошедший до букеровского короткого списка), а завершает «Лира Орфея».Под руководством Артура Корниша и его прекрасной жены Марии Магдалины Феотоки Фонд Корниша решается на небывало амбициозный проект: завершить неоконченную оперу Э. Т. А. Гофмана «Артур Британский, или Великодушный рогоносец». Великая сила искусства — или заложенных в самом сюжете архетипов — такова, что жизнь Марии, Артура и всех причастных к проекту начинает подражать событиям оперы. А из чистилища за всем этим наблюдает сам Гофман, в свое время написавший: «Лира Орфея открывает двери подземного мира», и наблюдает отнюдь не с праздным интересом…

Геннадий Николаевич Скобликов , Робертсон Дэвис

Проза / Классическая проза / Советская классическая проза
Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза