- Oh, pardon, pardon, pardon![80]
- проговорил, входя, корнет. - Имею честь принести вам мои поздравления с добрым вечером, сударыня... Капитан, приветствую вас с благополучным прибытием... И вы так сияете, что я, кажется, должен еще с чем-то поздравить вас...- Можете... - улыбнулся Алексей. - Главнокомандующий только что поздравил меня с производством в полковники...
- Какое счастье! - воскликнул корнет. - И сам Главнокомандующий к тому же... собственноручно, так сказать, ан факсимиле... Мои комплименты, полковник! Поздравляю и вас, сударыня: Добровольческая армия обогатилась одним полковником! Ну а вишневка какая у этого конвойца, черт его совсем побери, так просто уму помраченье! Густая, черная, аромат, а во рту - ну чистый вот бархат... Бархат и огонь! Ноги так сами и ходят...
И снова за стеной дружно грянуло:
Смело мы в бой пойдем
За Русь святую...
- Поют, веселятся, а завтра, может быть, умирать... - тихонько вздохнула Галочка.
- Галочка... - сказал корнет тепло. - Или, вернее, так сказать, сударыня... или, еще лучше, сестрица... Черт его знает, но теперь и умирать-то, право, одно удовольствие!
За стеной мужественно, дружно, вдохновенно гремела корниловская песня - о гордом мужестве, о сладкой жертве, о родине милой...
XVIII
В ЗАСТЕНКЕ
Весь поглощенный углублением и обострением революции, весь пылающий каким-то нездоровым огнем, Митя Зорин усиленно разыскивал свою несчастную, без вести пропавшую мать. Это было трудно: их в Окшинске знали мало. Наконец до него долетели глухие слухи, что по окраинам города и окрестным деревням кружится какая-то голодная сумасшедшая нищая. Сердце подсказало ему, что это была его мать. Но она была неуловима: появится и исчезнет, появится и исчезнет. Все в это тяжкое время были слишком заняты собой и близкими, чтобы интересоваться какою-то там сумасшедшей, а милиция, которой отдан был приказ задержать старуху, не очень беспокоилась об этом: вот охота была вожжаться со всяким дерьмом!..
В одном из подгородных сел, богатом Ставрове вспыхнули беспорядки: ставровцы давно уже поставили у себя в селе на свои средства памятник Александру II. Как только Временное правительство в октябре пало, так солдатня стала требовать, чтобы памятник этот был удален: он оскорбляет взоры восставшего народа. Мужики - в Ставрове народ был все зажиточный, торговый, так называемые кулаки - взялись за вилы, а кто и за винтовки. Митя, видный член местной чека, полетел в Ставрово на грузовике с отрядом весьма ревностных молодцов, состоявших при чека для таких вот особых поручений, и с пулеметом...
- Гляди-ка, ребята, что это по полям мотается... - сказал один из молодцов, указывая в сторону от шоссе, где по раскисшим от дождя полям, шатаясь и падая, тащился какой-то темный призрак.
- Стой! - задохнувшись сразу, сказал Митя и, слетев с автомобиля, бросился к призраку.
Сердце не обмануло его: это была его мать, исхудавшая до костей, грязная и вонючая, с рассыпавшимися седыми волосами и огромными, ничего точно не видящими глазами, в которых горел дикий огонь.
- Мама! - с рыданием бросился он к ней.
Но - старуха не узнала его. Шатаясь, она смотрела на него своими страшными глазами и что-то бормотала.
- Мама, это я, Митя! - с разрывающимся сердцем крикнул он, боясь подойти к ней ближе.
- Митя? - нетвердо повторила она. - И Митю погубили... Сперва Варю, а потом и его. Я им всегда говорила: берегитесь Строгоновых! Меня не слушали, и вот...
- Мама, милая... Это я, я, Митя... Да опомнись же ты, ради Бога!.. Ну, посмотри хорошенько...
- Нет, меня, милый, не проведешь: не на такую напал... Вот умру тут среди поля, а вам не поддамся...
И она, шатаясь, пошла размокшими полями. У Мити потемнело в глазах, и он махнул рукой своим молодцам. Чрез несколько минут автомобиль уже мчался назад, увозя с собой всю мокрую, дрожащую старуху со страшными глазами в город. От ужаса, что Строгановы или Строевы - она точно вспомнить не могла - изловили-таки ее и что всему теперь конец, старуха впала в обморочное состояние. Замертво ее внесли в роскошный особняк Степана Кузьмича, в котором поселился теперь Митя, и чрез несколько часов, так и не придя в себя, старуха умерла...