Распутин (др.издание)

И тоска, и скорбь бездомного, оборванного бродяги горячо отзывалась в душах этих усталых, замученных, загнанных людей. И было им радостно внимать святым словам из великой книги, которая раскрыла им глаза, и было им больно за тот несчастный мир, который на их тоску по чистой божеской жизни отвечал лишь тупой злобой, темницами, истязаниями, и горячее желание поднялось в их сердцах идти к этому враждебному к ним и все же любимому миру, чтобы еще и еще раз поведать ему всю правду-истину, спасти его, воскресить в нем распятого среди морей крови Христа и отдохнуть всем вместе в светлом царстве его от мучительной вражды и зла… И не было им теперь жаль ни семей своих, ни самих себя — все равно ведь погибель надвигалась со всех сторон — и казалось им, что стоит только появиться им на людях открыто со словом Христа, как мир загорится любовью, которою горят и томятся их сердца. И радостные, умиленные, души их уже пели внутренно: Христос воскресе… Христос воскресе…

И будут отдавать вас в судилища, сказано, и в синагоги своя, — задумчиво, проникновенно и печально продолжал странник, глядя в огонь, — будут бить вас и истязать, и поведут пред царей и правителей за меня. Но не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить, а бойтесь более всего того, что может душу погубить… Я боялся, но пошел, — тихо, точно говоря с самим собой, точно проверяя самого себя, продолжал странник. — И се: страх мой покинул меня на пути, и ничего не нашел я нигде, кроме радости, сладчайшего меда душевного, нигде, ни в темницах, ни в страданиях, ни в голоде, ни в холоде. И увидел я в мире красу и благолепие несказанные, и познал я любовь немеркнущую, и вошел я в слободу светлейшую и весь в радостном трепетании, со слезами умиления я служил Богу единому, славил пред всеми отца моего небесного…

Все были потрясены. Дедушка Матвей и сиял, и плакал одновременно. Сдержанно всхлипывали женщины. Безногий Илья поник на своих костылях и закрыл лицо обеими руками. И слышно было, как что-то расцветает неудержимо в жизни этих людей, как новыми, горячими огнями загораются их души, как преображаются они в людей новых, им самим до сих пор неизвестных, и радостных, и жутких…

— Давайте, братья, читать слово Божие!.. — сказал странник, доставая из-за пазухи маленькое, сильно подержанное Евангелие. — Нет для человека большей радости, как испить от источника жизни вечной…

— Почитай, почитай… — раздались со всех сторон взволнованные голоса. — Почитай, родимый…

И вот в ночи под звездами у огонька среди леса торжественно и кротко зареяли слова — странные слова из самой странной из всех книг земных, которую читали и читают миллиарды людей, которой умиляются, над которой проливают слезы, но за которой не идут… И чтение прерывалось пением псалмов и теплыми толкованиями прочитанного, и снова и снова начиналось чтение, снова и снова развертывалась пред бедными, страдающими людьми величайшая из всех трагедий человеческих, и снова горячие, проникновенные голоса в древних псалмах славили Господа, показавшего людям свет…

XXXV

ПОХОД К ЦЕРКВИ

Солнце только что показалось из-за грани степей, и деревни только что проснулись, когда сектанты с пением псалма спустились из леса в удивленное невиданным зрелищем Ямяково. Они все были возбуждены бессонною ночью, проведенной в беседе о Христе, о его проповеди и его страданиях, всем хотелось продолжать это единение со Христом, страстно хотелось заявить всему миру, что они теперь совсем Христовы и ничего не боятся, пока он с ними. Легкое ощущение голода еще более возбуждало их, но о еде никто и не думал.

В село! В Хороброво! — раздавались голоса. — У кого есть еще иконы, забирай с собой, отдадим попу во свидетельство слободы!.. Христос воскрес, братья! В село — пусть все видят! Там сегодня базар…

Не прошло и пяти минут, как пестрая под осенним солнцем толпа сектантов двинулась за околицу.

Я Дух любви, я Бог блаженства, —

поднялся над толпой горячий голос, —

С тобой союз я заключил, —

в унисон подхватили все с увлечением, —

В телесном храме человекаСвятой любовию почил…