Распутин. Вера, власть и закат Романовых

Следует отметить, что прозвища любила не только полиция. В переписке императрица называла епископа Варнаву «Сусликом» (Распутин называл его «Мотыльком»), а министров Бориса Штюрмера и Алексея Хвостова – «Стариком» и «Хвостом», или «Толстопузым»¹⁹. Княгиня Зинаида Юсупова, мать Феликса, тоже пользовалась в переписке прозвищами: императрицу она называла «Валиде», Распутина – «Книгой», Николашу – «Счастьем». Подобный прием говорит о том, что полиция проверяла значительную часть переписки в стране и в особенности письма людей, занимавших видное положение. Не составляли исключения и члены семьи Романовых. Люди знали, что за ними следят, и из-за этого возникала атмосфера осторожности, секретности и недоверия. Никто, даже императрица, не чувствовал себя защищенным от слежки.

Распутин присоединился к семье Романовых 1 июня в Костроме. В этом городе находится Ипатьевский монастырь, в котором Михаил Романов принял московских бояр, которые в 1613 году сообщили ему, что он избран царем. Один из злейших врагов Распутина, генерал Джунковский, в мемуарах пишет, что он пытался отстранить Распутина от официальных торжеств, но императрица ему помешала. Она настояла на том, чтобы к Распутину был приставлен специальный агент, который обеспечил бы его постоянное пребывание рядом с ней и ее семьей. Джунковский был в ярости и позже попытался отомстить²⁰. Распутин сопровождал Романовых и во время их триумфального въезда в Москву 6 июня. Это была кульминация торжеств по поводу 300-летия Дома Романовых. Как вспоминала сестра царя, Ксения, Распутин стоял возле Архангельского собора Кремля, где Николай зажигал свечу у гробницы Михаила Романова. Сама она его не видела, но все остальные заметили. «Распутин стоял у входа – все его видели, кроме меня! Распутин снова показывал себя там всем – такое недовольство и протест среди духовенства! Говорят, Маклаков[15]

готовит доклад Ники! Как это неудачно – конечно, если бы он был министр, он не осмелился бы демонстрировать себя»²¹.

В том же году отец Георгий Шавельский, протопресвитер русской армии и флота, пытался поднять проблему Распутина в разговоре с сестрой Николая, Ольгой. «Это мы все знаем, – ответила Ольга. – Это наше семейное горе, которому мы не в силах помочь». Шавельский пытался убедить Ольгу переговорить с императором, но она сказала, что их мать уже сделала это, но ничего не помогло. Шавельский настаивал, что ей обязательно нужно поговорить с Николаем – ведь брат ее очень любит и полностью ей доверяет. «Да я готова, батюшка, говорить, но знаю, что ничего не выйдет. Не умею я говорить. Он скажет одно-два слова и сразу разобьет все мои доводы, а я тогда совсем теряюсь»²²

.

Распутин встретился с Николаем и Александрой в Царском Селе 14 июня, а затем вновь уехал в Покровское²³. В его отсутствие Алексей и Александра заболели. Вырубова просила, чтобы он молился за них, что он и сделал. Ко двору Распутин вернулся вечером 30 июля. Он провел какое-то время с Александрой и Алексеем, который в тот день повредил руку. Николай записал в дневнике, что, как только появился Распутин, Алексей сразу же почувствовал себя лучше, успокоился и смог заснуть²⁴

. 12 августа Распутин отправил Алексею поздравление с днем рождения: «С днем праздника. Сильным духом и премудрым умом врагам на победу вся и все сердечно любят, временами слезно плачут о здоровии дивного и светлого юноши ц. Ал. Николаевича»²⁵.

34. Нападки, имяславцы и планы убийства

Распутин вернулся в столицу в январе 1913 года, чему была посвящена большая и поразительно позитивная статья в «Дыме Отечества», напечатанная 20 января. В статье «С Григорием Распутиным» репортер Д. Разумовский описывал случайную встречу с Распутиным в купе второго класса в поезде четырьмя днями ранее. Сначала Разумовский не понял, что за человек спокойно и чуть робко сидит рядом с ним: «Длинные волосы шатена, без признаков седины, взлохмаченная борода, которую он перебирал рукой с нервными и несколько запущенными пальцами, и глубокие впалые глаза с сильными морщинами около век – все это напоминало репинский портрет крестьянина-сектанта Сютаева из Твери, того самого Сютаева, проповеди которого так глубоко изменили душу Льва Толстого»[16].