Распутин. Вера, власть и закат Романовых

А вот о великом князе Дмитрии такого сказать было нельзя. Из штаба русской армии в Персии он писал отцу в январе, что последние дни выдались «ужасно трудными», и потребовалась вся его сила воли, чтобы не сломаться и не разрыдаться в поезде, словно ребенку. Возможно, эти слова предназначались Николаю и Александре. В том же письме Дмитрий писал, что не знает, кто убил Распутина, но кто бы это ни был, это были люди, которые «искренно, горячо, страстно любят Россию, свою родину […] и горячо преданы своему государю». Дмитрий знал, что охранка читает его почту, и надеялся, что эти слова дойдут до императора. В конце апреля Дмитрий описал все произошедшее более честно. Он признался, что после долгих раздумий решил принять участие в убийстве, хотя теперь ему ясно, что убийство Распутина только ухудшило ситуацию. Керенский уже дал понять, что Дмитрия не арестуют, поскольку он сыграл важную роль в борьбе со старым режимом. Но Дмитрий уже колебался, стоит ли возвращаться в Россию. Отцу он писал, что если бы вернулся сразу же после отречения, то это было бы «ужасной грубостью» по отношению к «бедному Ники». Более того, Дмитрий опасался возвращаться, поскольку считал, что слова Керенского могут и не спасти его от тюрьмы. Ведь он был Романовым – какова бы ни была его роль в убийстве Распутина⁶

. В сентябре он все еще раздумывал о возвращении, но оставался в Персии из-за, как он писал в дневнике, «категорического и не раз повторяемого приказа Юсуповых». В конце концов Дмитрий решил остаться в Персии, и это решение, скорее всего, спасло ему жизнь.

В первую годовщину убийства Дмитрий, который жил в британской миссии в Тегеране, проснулся и увидел, что город засыпало снегом. Неожиданное зрелище вернуло его в мыслях в Петроград, к событиям прошлого года.

«Сегодня шестнадцатое декабря. Год прошел с того незабываемого дня. И здесь, на страницах моего дневника, где отражена моя душа, я должен открыто заявить, что я бы многое отдал, чтобы избавиться от этих воспоминаний. Неужели я действительно принимал участие, в прямом смысле слова, в убийстве другого человека? Конечно, для других, для народа в целом, я сделал это из высочайших патриотических чувств. И все же я не могу принять рыцарскую позу на этих страницах. Я должен недвусмысленно сказать, что душа моя постоянно страдает от тяжкого груза. Какое счастье, что Господь не позволил мне действительно убить. На моих руках нет крови, и память моей матери не омрачена клятвой, которую я дал отцу. […]

Одно лишь будет вечно терзать меня – это чувства бедного Ники. Я постоянно думаю, что он, наверное, все еще ненавидит меня и считает простым преступником и убийцей! И, возможно, он даже думает, что смерть Распутина – это главная причина того, что происходит сейчас в России. Аликс! Пожалуй, она думает то же самое и поддерживает своего мужа в этом! […]

Бедный Ники. Сколько бы я сейчас отдал, чтобы поговорить с ним. Разубедить его в мысли о том, что я всего лишь простой убийца. […] Я никогда не поверю, что Аликс сознательно проводила свою политику, настраивая общество против себя и Ники. Этого не может быть. Я твердо убежден, что она фатально заблуждалась. Она все время думала, что только такая политика поможет Ники удержать власть и порядок в стране. И она была не так уж далека от истины»⁷.