Рассказчик: Жизнь Артура Конан Дойла

Как раз тогда вся эта история и привлекла внимание Конан Дойла. "Я ощутил, что присутствую при ужасной трагедии, — писал он, — и обязан сделать все возможное, чтобы восстановить справедливость". Ознакомившись со следственными материалами и посетив место преступления, писатель договорился о встрече с Идалджи. "Я несколько опоздал из-за дел; поджидая меня, он читал газету, — рассказывает Конан Дойл. — Он держал ее очень близко к глазам и немного боком, что свидетельствовало не только о большой близорукости, но и об астигматизме. Мысль о том, что такой человек может ночью рыскать по полям и резать лошадей, скрываясь от преследующей его полиции, покажется смехотворной любому, кто знает, каким видится мир человеку с близорукостью в восемь диоптрий".

Конан Дойл понимал, что зрение Идалджи нельзя полностью скорректировать с помощью очков — тот вряд ли способен был разглядеть животное в темном поле, не говоря уж о нанесении удара ножом, требующего немалой точности. По иронии судьбы, диагноз Дойла был принят безоговорочно благодаря оставленной им некогда карьере окулиста.

Убежденный в невиновности Идалджи, Конан Дойл собрал доказательства в его пользу. Были приглашены для консультации новые графологи, опровергшие предыдущее заключение и признавшие, что письма написаны не его почерком. Пятна на его одежде, которые и ранее не были освидетельствованы как кровяные, были отвергнуты в качестве доказательства. Конан Дойл по этому поводу написал: "Даже самый умелый на свете хирург не мог бы темной ночью взрезать бритвой брюхо лошади и отделаться при этом двумя пятнышками крови размером с трехпенсовик на платье. Это совершенно немыслимо". На одежде были также обнаружены конские волосы, но это тоже мало о чем говорило: пиджак Идалджи был доставлен в полицейскую лабораторию в мешке, где лежал лоскут конской шкуры.

К тому времени делом Идалджи уже занимались многие, но имя Конан Дойла придало событиям еще большую огласку. Как писали в ряде газет, это было все равно как если бы сам Шерлок Холмс встал на защиту Идалджи. На что Дойл возразил: "Существует большая разница между фактом и литературой. Я постарался сначала выяснить факты, а уж потом делать выводы". И в самом деле, действия Конан Дойла больше напоминали поведение Майкрофта Холмса-старшего, не столь энергичного брата Шерлока. Факты уже были собраны другими, и Конан Дойл употребил свой талант рассказчика на то, чтобы сложить из них убедительную и, по-видимому, неопровержимую версию. Начал он с того, что писал и рассылал по газетам письма, а затем в январе 1907 года опубликовал брошюру в восемнадцать тысяч слов под названием "История, случившаяся с мистером Джорджем Идалджи". "Я изучил очень много документов, — написал он, — и проанализировал ряд истинных и вымышленных доказательств. И при этом держал открытыми глаза и уши. Могу, не колеблясь, сказать, что, сколько ни трудился, не нашел данных, которые бы указывали, чтобы не сказать доказывали, что Джордж Идалджи имел какое-то отношение, прямое или косвенное, к этим злодеяниям или анонимным письмам".

Подозрения Конан Дойла пали на двух братьев Шарп, Ройдена и Уоллеса[49], которые издавна враждовали с семейством Идалджи. Указания были лишь косвенные, но у Ройдена был определенный "перевес": было известно, что в прошлом он подделывал письма, работал подручным у мясника и как-то раз исполосовал ножом обивку в железнодорожном вагоне. Джорджа Идалджи он знал со школьной скамьи и, возможно, еще с детских лет питал к нему вражду, но впоследствии был из школы исключен. Те десять месяцев, что он служил в море на скотовозе, совпали со временем, когда преследования семейства Идалджи затихли. Конан Дойл с таким азартом разрабатывал эту версию расследования, что к нему тоже стали поступать письма с угрозами. Для возбуждения дела улик не хватало, однако, как горячо настаивал Конан Дойл, против Шарпов их было гораздо больше, чем против Идалджи.

Конан Дойл считал, что вся эта история — позорное пятно на британском правосудии. "Я и теперь, после стольких лет, не могу спокойно думать о том, как велось это дело", — писал Конан Дойл в автобиографии. Его огорчало, что он не смог добиться более основательных результатов, но ему самому эта работа принесла большую пользу. Негодование, которое вызвало в нем дело Идалджи, развеяло апатию, охватившую его после смерти первой жены, и направило горе и уныние в конструктивное русло. Еще несколько месяцев Дойл продолжал в одиночку добиваться реабилитации Идалджи, но в конце концов ощутил, что готов вернуться к нормальному образу жизни.