Рассказчица

В другом углу свинарника спали двое незнакомых мужчин. Единственное, что успокоило испугавшуюся было Анастасию, – смутное воспоминание о том, что как раз эти мужчины и принесли ее в свинарник.

Страдая от боли и неведения, Анастасия попыталась понять, что произошло. Она не знала, сколько часов или дней пролежала без сознания.

В памяти всплывали лишь смутные звуки и образы «в черном тумане». Но она чувствовала, что находится недалеко от Екатеринбурга.

Мужчины тоже были в крестьянской одежде.

Когда я подползла поближе рассмотреть храпящего мужчину постарше, он открыл глаз.

– Вставай, вставай! – залаял он, разбудив спутника.

Я забилась в свой угол, пытаясь прикрыться. Мужчина пополз ко мне, и я заметила, что у него кривой нос, будто его несколько раз ломали. Прижав к губам грязный палец, он несколько раз прошептал:

– Ты в безопасности, ты в безопасности.

Он беззвучно подал сигнал мужчине помоложе, тот исчез и вскоре вернулся с миской объедков со стола: свинина с хрящами и густая ферментированная каша, от запаха которой меня едва не стошнило.

– Ешь, – сказали мужчины.

Я повиновалась, и меня тут же вывернуло на сено.

Ту ночь Анастасия и ее спутники провели в свинарнике. Мужчины были довольно добрые, хотя почти не говорили с ней или друг с другом и не смотрели ей в глаза. На следующий день троица отправилась в путь – на юго-запад от деревни; направление она определила по движению солнца, потому что никто ничего ей не говорил. Анастасия прихрамывала из-за опухшей правой ноги, но шла. Во втором доме ее без лишних слов запихнули в заднюю дверь, где была низкая и толстая женщина, у которой изо рта пахло луком. Анастасия по-прежнему молчала, и никто не заставлял ее говорить.

И только в третьем доме, до которого она добралась в луковой тележке той толстой женщины, с великой княжной заговорили напрямую. Там старик спрятал ее у себя в погребе.

И без того сгорбленный возрастом, он склонился передо мной и коснулся лбом пола.

– Храни Господь вашу семью, – сказал он со слезами на глазах.

Но мои глаза оставались сухими. Я смогла оплакать мать, отца, сестер и брата лишь через два месяца; убийцы будто украли у меня слезы вместе с семьей.

Потом жена старика попросила Анастасию помолиться с ней. Они опустились на колени перед двумя скромными иконами и фотографией царицы с празднования трехсотлетия рода Романовых. Женщина показала подпись Александры на обороте фотографии.

Задыхаясь от боли утраты, я сложила ладони, но молиться не смогла. Пока женщина молилась, я разглядывала иконы, не понимая, какой Бог позволил бы убить рабов Его, как вдруг – БАМ! – громкий удар сверху! Закричав, я упала на пол, прикрывая голову. Женщина в панике заглушила мой крик грязным мешком картошки, на котором стояла коленями. Это фермер хлопнул дверью, вернувшись с дойки коз. Женщина всю ночь провела со мной, растирая мне спину и бормоча под нос молитвы, но вставать с ней на колени больше не просила.

Так Анастасия, одетая в мужскую одежду, перемещалась с фермы на ферму, из деревни в деревню. Иногда ее называли сыном сопровождающего, иногда – младшим братом. Однажды ее представили любопытной соседке племянником друга, направляющимся в Москву, чтобы служить партии. Когда о ней говорили в третьем лице, как о какой-то девушке, а не о парне, использовали имя «Анна Белякова»: завтра встречаемся с Анной Беляковой в Смоленске. Скажи, что Анна Белякова ждет встречи с ним завтра на рассвете.