Рассказчица

– Потому что тебя так зовут. – Продолжаю идти к машине.

– Ладно. Как скажешь. – Он идет за мной. – У Дага сегодня тусовка.

– Нет, – резко говорю я.

– В смысле «нет»?

Останавливаюсь.

– Нет, я не хочу идти к Дагу.

– Почему?

– Потому что. – Резко разворачиваюсь. – Даг – тупой сексист и придурок, который считает, что лучшее, что можно делать в жизни, – это напиваться каждую неделю.

– Что ты несешь, Джесс? Он мой лучший друг.

Поверить не могу, что это происходит и что это происходит посреди парковки торгового центра, пропахшей жареным мясом. Это не входило в мои планы, но я начала и не могу остановиться – как булыжник, катящийся с вершины горы, я только набираю обороты.

– Почему ты ведешь себя как какой-то козел?

– Да почему я козел? – Краснота поднимается с шеи и доходит до кончиков ушей.

– Ты думаешь, что все, кто на тебя не похож, – лузеры. Как будто кроме тебя счастья никто не заслуживает.

Уверенность, которая мне когда-то в нем понравилась, – неужели это просто глупость или невежество?

– Да о чем ты вообще? – плюется он.

– По-твоему, быть придурком – это круто? Ходить на вечеринки, ни о чем не думать – поэтому ты всем нравишься? – «С ним ты другой человек». – Мне не нравится быть той, кем я только что была, Райан.

– Единственный, кто сейчас ведет себя как придурок, – это ты.

Ярость змеей сворачивается у меня в животе. Хочется его толкнуть, встряхнуть, ударить по груди – что угодно, лишь бы он наконец-то меня увидел. На кофту падает слеза, за ней вторая, третья.

– Это грустно, Райан. Притворство – это грустно и жалко.

Я понимаю, что на самом деле говорю не о нем, падаю на колени, закрываю лицо руками. Он опускается рядом со мной. Его лицо изменилось: он больше не злится, но я не могу понять, что он чувствует. Ему страшно?

– Почему ты со мной? – спрашиваю я. То же, что Кэти спросила меня.

– О чем ты, Джесс? – тихо говорит он, почти виновато.

– Назови две причины.

– Бред какой-то.

Я будто дала ему тест, от которого зависит его годовая оценка. Он молчит. Я жду, я хочу услышать ответ. Райан вздыхает, оглядывается, снова смотрит на меня.

– Потому что ты классная и красивая, с тобой весело, и нам нравится одно и то же.

Его ответ немногим лучше моего.

– Нет, – говорю я, чувствуя поражение. – Нет, не нравится, Райан.

Вспоминаю все крупицы себя, которые я панически заметала под ковер в надежде понравиться Райану. И все вещи посерьезнее, которые я запихивала поглубже в шкаф, – то, что казалось мне изъяном, но теперь я думаю, что это может быть просто частью меня. люди в отношениях всегда стараются выставить себя в выгодном свете, но, если перестараться, можно потерять себя.

У меня текут сопли. Вытираю нос рукой и встаю.

– Ты даже меня не знаешь, – говорю я совершенно уставшим голосом. – Ты знаешь девушку, которая притворяется той, кто может тебе понравиться.

Он сглатывает. У него в глазах слезы. Я ни разу не видела, чтобы он плакал.

– Я устала, – хриплю я. – Устала притворяться кем-то другим.

Все кончено. Два слова повисают у меня на губах. Слова имеют вес; некоторые слова необратимы.

Эти его эмоции я узнаю: смятение, неверие, паника. Его глаза блестят от сдерживаемых слез, и я понимаю, что на самом деле он в этом не виноват. Просто я не давала ему возможности узнать меня.

– Но я люблю тебя, Джесс.

Я тоже его любила, так ведь? Или я просто боялась, что он не может любить меня?

– Прости.

Мой голос дрожит, но это слово реальнее любого другого, что я когда-либо использовала в написанной истории, потому что стереть его нельзя…

По дороге домой мы не говорим. Райан открывает дверь, и я выхожу из машины в слезах. Я обнимаю его, он не двигается и стоит как статуя; бормочет: «Прости», потом отворачивается, садится в машину и уезжает. Почему он просит у меня прощения?

– В чем дело? – спрашивает мама, когда я вхожу в дом.

Не ожидала ее увидеть.

– Во всем.

Поднимаюсь по лестнице. Ее тень задерживается у моей спальни, темное пятнышко на светлом фоне, видимое через щель между дверью и полом. Я знаю, мама раздумывает, стоит ли ругать меня за то, что я хлопнула дверью. Наконец тень исчезает.

18

24 августа, 2007

После слова «конец» всегда приходит грусть. Но ее облегчает предвкушение новой, чистой страницы. Проснувшись, я чувствую себя выжатой тряпкой, потому что всю ночь проплакала в подушку, но, глядя на полоски солнечного света, отбрасываемые на пол из окна, вдруг ощущаю внутри странное легкое возбуждение. Острая паника, вызванная расставанием с парнем, с которым я была два с половиной года, как ни странно, сопровождается неким облегчением.

Пялюсь в потолок. Есть только один человек, чья поддержка мне сейчас необходима, и я больше не могу выносить, что она на меня злится. Но прежде чем просить прощения у Кэти, надо разобраться, как попросить прощения у Эвана. Захочет ли он и дальше читать дневники после той сцены в обувном? Захочет ли он вообще со мной разговаривать? Со стоном заворачиваюсь с головой в одеяло и трясущимися пальцами набираю сообщение из аккуратно подобранных слов: «Сегодня все в силе?» Отправляю.