Рассказчица

– Прекрати! – крикнул Алекс, повалил меня и придавил к земле всем своим весом.

С этой точки я увидела цепи, обвивавшие грязные босые ступни упыря, кучу побелевших костей рядом с ним, а еще пропитанные кровью, оборванные манжеты рубашки Алекса. Как он освободился от веревок, которыми связал его Дамиан, я не представляла, но, должно быть, это причинило ему немалую боль.

– Оставь меня! – крикнула я.

Я не хотела, чтобы Алекс спасал меня, не сейчас, если это означало, что я не смогу отомстить за смерть отца.

– Остановись, – молил Алекс, и я поняла, что не меня он пытается защитить. – Прошу тебя. Он мой брат.

Я перестала бороться. Так это Казимир? Слабоумный мальчик, с которым Алекс оставался на протяжении дня и которого запирал на ночь, чтобы тот не наглотался какой-нибудь гадости? Да, я никогда не видела его лица без маски. И Алекс говорил, что он ест камни, сучья и грязь, но не людей. Если это была ложь, как я могу доверять словам Алекса?

Я помотала головой, силясь понять. Алекс защищал меня. Он спас мне жизнь, когда я была ранена его же братом. И при этом у него были такие же неземные янтарные глаза, как у этой твари, сидевшей рядом со мной; та же кровь струилась по его венам.

– Он твой брат, – повторила я, и голос мой оборвался. – Но у меня больше нет отца. – Я оттолкнула от себя Алекса, встала и посмотрела в глаза Казимиру. – Потому что ты убил его! Признавайся!

Меня так трясло, что я едва держалась на ногах. Но Казимир молчал, не собираясь делать признания.

Я вслепую побежала в том направлении, откуда пришла сюда, задевая за острые углы, спотыкаясь о камни, падая на колени и обдирая ладони. Руки Александра подхватили меня. Я обмерла, вспомнив, что он тоже в каком-то смысле стал причиной моих страданий.

– Ты мог остановить его, – всхлипывая, проговорила я. – Он убил единственного человека, который любил меня.

– Твой отец не единственный, кто любил тебя, – признался Алекс. – И ты не можешь винить Казимира в его смерти. – Он отвернулся, и на его лицо легла тень. – Потому что его убил я.

Минка

Люди исчезали из гетто, как отпечатки пальцев, которые стирают со стекла, – они появлялись, как призраки, и пропадали, будто их тут никогда и не было. Смерть брела рядом со мной, пока я, с трудом передвигая ноги, тащилась по улице, шептала мне в ухо, когда я умывалась, обнимала, когда я тряслась от холода в постели. Герр Фассбиндер больше не был моим начальником. Вместо работы у него в конторе меня перевели на фабрику, где делали кожаную обувь. Руки у меня дрожали, даже когда я не шила: так тяжело было протыкать иглой дырки в плотной коже. Мы жили в ожидании депортации. Некоторым женщинам с фабрики стоматолог имплантировал бриллианты из их обручальных колец в качестве пломб. Другие засовывали во влагалища маленькие мешочки с монетами и приходили так на работу, на случай если облава застанет их здесь. И все же мы продолжали жить. Мы работали, ели, отмечали дни рождения, сплетничали, читали, писали, молились и просыпались каждое утро, чтобы делать все это снова.