Рассказчица

Он с опаской указал на окно, из которого открывался вид на улицу, куда солдаты вытаскивали наших соседей, уводили их, расстреливали. Минут через десять солдаты ушли, из соседних квартир слышались завывания матерей. Отец побежал в кладовку и отодвинул бочку.

– Бася! – крикнула я. – Все закончилось!

Сестра всхлипывала и улыбалась сквозь слезы. Она села, прижимая к себе Мейера, и отец помог ей выбраться из тесного убежища.

– Я боялась, они услышат кашель, – сказала я, крепко обнимая сестру.

– Я тоже этого боялась, – призналась Бася. – Но он был таким хорошим мальчиком. Правда, мой малыш?

Мы обе посмотрели на Мейера, его личико было крепко прижато к шее матери, только так она могла его успокоить. Мейер больше не кашлял. И не кричал.

Но моя сестра, глядя на синие губы и пустые глаза своего сына, закричала.

Детей увезли на телегах через ворота гетто. Некоторые были одеты в самую красивую одежду, какая только у них осталась к этому моменту. Они все плакали навзрыд и звали своих матерей. А матери должны были идти работать на фабрики, как будто ничего необычного не случилось.

Гетто превратилось в город призраков. Мы стали серой массой работников, которые не хотели помнить прошлого и думать, что у них есть будущее. Никто не смеялся, не играл в классики. Не было ни бантиков в волосах, ни хихиканья. Не осталось ни цвета, ни красоты.

Вот почему люди говорили, что ее смерть была такой прекрасной. Как птица, она слетела с моста над Лутомиерской улицей на дорогу, ходить по которой евреям не разрешалось. Говорили, что распущенные волосы Баси трепетали позади нее, как крылья, а юбка раскрылась, как веер хвоста. Говорили, что пули, попавшие в нее на лету, окрасили ее оперение в алый цвет, как у феникса, который должен возродиться вновь.

В темноте раздался тихий рык, похожий на урчание. Чиркнула спичка. Запахло серой. Факел снова засветился. Передо мной на корточках в луже крови сидел человек с дикими глазами и всклокоченными волосами. Изо рта у него капала кровь, она покрывала его руки, в которых он держал кусок мяса. Я отпрянула, тяжело дыша. Это была пещера в скале, где Алекс устроил свое скромное жилище. Я пришла сюда, надеясь найти его, после того как он сбежал с деревенской площади. Но это… это был не Алекс.

Мужчина – можно ли назвать его так? – подался вперед. Кусок мяса, который он пожирал, оказался рукой с кистью и пальцами. А в пальцах был зажат позолоченный набалдашник трости, который мне не забыть никогда, сколько бы я ни пыталась. Барух Бейлер нашелся.

У меня помутилось в глазах, закружилась голова.

– Это был не дикий зверь, – выдавила я из себя. – Это был ты.

Каннибал улыбнулся, блеснули его запачканные алой кровью зубы.

– Дикий зверь… упырь. Зачем спорить о пустяках?

– Ты убил Баруха Бейлера.

– Лицемерка. Ты сама можешь честно сказать, что не желала его смерти?

Я подумала о том, как Бейлер приходил в наш дом, требуя уплаты налогов, когда у нас не было денег, вынуждал отца заключать с ним сделки, от которых мы все глубже увязали в долгах. Потом снова посмотрела на этого зверя, и вдруг меня замутило.

– Мой отец, – прошептала я. – Его тоже убил ты?

Упырь не ответил, и тогда я бросилась на него, используя в качестве оружия ногти и ярость. Я впивалась в его плоть, пиналась и молотила его кулаками. Либо я отомщу за смерть отца, либо умру.

Вдруг я почувствовала у себя на талии чью-то руку, которая оттаскивала меня назад.