Рассказики

Через некоторое время сопение прекратилось, видимо, крохотный взрывчик произошел в разгоряченном балканском мозгу, Младен вскочил, озвучил свою пичку материну и побежал на кухню выпить водички. А потом обиженно пошел спать.

Наутро Зильке схватила рюкзак и ушла, подчеркнуто попрощавшись только с нами. Венчание не задалось.

* * *

Таким образом, благодаря хайрапам  у нас появились деньги, бешеная сумма в 200 гульденов (около 50$), а заодно и полезный способ заработка в европейских городах. Я даже однажды купил себе пачку табаку и банку пива. Теперь самое время перейти к тому, как, собственно, я стал поляком.

Как-то раз, в Вондель-парке, мы познакомились с наркоманом, долговязым, светловолосым и заметно изможденным немцем. Каким-то образом речь зашла о трудностях перемещения с русским паспортом. Вообще, многие удивлялись, почему это русские не могут ездить без виз. В девяностые в мире царили иллюзии и добродушие, и само собой подразумевалось, что любой «прилично выглядящий» (имелось ввиду, но не не говорилось вслух: не темнокожий) гражданин может спокойно перемещаться где хочет. Немец (Курт? Франк? хм) вдруг оживился и спросил:

«А не хотите какой-нибудь хороший паспорт?»

Я неуверенно посмотрел на него. Так получалось, что законы разной степени серьезности мы нарушали тогда постоянно, от нелегального перехода границ (кстати, вот и голландской визы у нас не было) до воровства еды в магазинах, когда совсем край, но тут было что-то новенькое.

«А… сколько это стоит?»

«Сейчас, подожди, все узнаю» – и побежал шушукаться с подозрительными личностями.

«Короче – есть разные паспорта, можно с твоим фото, можно и так. Самые дорогие – Западная Европа и Америка с Канадой, Восточная Европа дешевле. Вам дешевле? Прямо сейчас польский есть, 50 гульденов. Что? А, сейчас сбегаю».

Польский паспорт выглядел (применительно ко мне) очень подозрительно. На фотографии был изображен щекастый круглоголовый полячок, в метр семьдесят ростом, в графе особых примет было написано цвет глаз – zeliony . Но сама книжица была такой притягательной, что я не задумываясь отдал полтинник на дозу Франку-Курту-Фрицу-Райнеру и засунул ее в сумку. Теперь у меня был Иностранный Паспорт.

* * *

Все хорошее кончается – или надоедает. Вот и нам через две недели нашего безмятежного амстердамства надоело «ходить на работу». Вдобавок Кшиштоф начал ругаться с Младеном, а потом жаловаться нам:

«Нет, но я не розумем, почему мы курим табак, а он, курва, курит Мальборо? Ему табак, что ли, не добжий, но так?»

Потом как-то в три часа ночи, когда все уже спали, домой пришел сильно пьяный и веселый Марек, включил свет, врубил на полную громкость радио и закричал:

«Но, вставайте! Чим спите? Бедзьме веселиться! Танчиць бедзьме! Тан-цо-вать!»

Кшиштоф с Младеном сидели и щурились спросонья, но Надя, как существо женское, сварливое и к самоконтролю в стрессовых ситуациях не склонное, начала возмущаться: «Это что, в конце концов, за хамство! Мы же спииим!»

Марек обиделся, и на следующий день бормотал недовольно:

«То вшистко у вас от коммунизму! Коммунистична ментальношчь! Нема радости!»

Стало понятно, что пора собираться дальше.

* * *

Отъехав километров пятьдесят от Амстердама и стоя в ожидании очередной машины, я вдруг сообразил, что впереди граница (на которой обычно никого не останавливают, но мало ли), а у меня в кармане несколько пакетиков гашиша.

Гашиш этот скопился у меня сам по себе. Потому что гашиш, продающийся в маленьких пакетиках, удобно хранить в пачках табака, а их накурившиеся до онемения (эх! говори Амстердам, разговаривай Европа!) туристы часто забывают на столиках, откуда я, обладатель голодного ищущего взгляда, обычно их и подбирал. Таким образом, гашиша этого оказалось довольно много.

Выбрасывать его было жаль. А везти через границу в Германию, где голландский либерализм заканчивался – страшно. И, от жадности, я решил его выкурить.

Задача невыполнимая, конечно, повторяю – гашиша было много, но я свернул один косяк, потом второй…

И почувствовал себя, стоя на обочине с вытянутой рукой (в руке – табличка) – превосходно. Тени от проносящихся машин шмыгали по обочине. Небо было бездонным, с легкими августовскими облачками. Звуки ревущих моторов слились в приглушенный ватный гул…

Через какое-то время я ощутил беспокойство, появилась в моем хрустальном покое какая-то дёргающаяся дыра… Оказалось – звук автомобильного клаксона.

Обернувшись, я увидел машину, которая стоит на обочине и ждет. Видимо, уже долго. Подбежав на непослушных ногах, я спросил сначала по-русски, потом поправился:

«Вы едете в сторону Германии?»

«Да залезайте уже!»

Разговор давался плохо, но, кажется, водитель с пониманием отнесся к моему состоянию, и я принялся смотреть в окно. Там тоже было непросто:

над рядами крошечных домиков поднимались прекрасные, цветные, блестящие на солнце воздушные шары!

что-то перебор, подумал я… Водитель, проследив направление моего взгляда, сказал: