Рассказы, очерки, наброски, стихи (1894-1896)

Теплый летний вечер, и она, девушка, гуляет рядом с тем, кто только что сказал ей «люблю» и кого ее сердце давно уже встречало, сладко замирая. Она счастлива, ей так хорошо, он кажется ей более близким, дорогим и нужным, чем ее отец и мать. Она мечтает о будущем, слушая его горячую и нежную речь, что звучит в ее ушах мелодично и красиво, как звон горного ручья. В ее сердце смело и пышно расцветают бутоны дивных грез, еще недавно такие бледные и робкие, — и, следя за их ростом, вся объятая сладким трепетом, она вскрикивает и пылко и наивно:

— Как хорошо любить!!

— О, в том, что чувствуешь ты теперь, еще не вся любовь, нет, не вся! — говорит он ей и еще говорит, что в любви есть моменты такого блаженства, таких сложных чувств и дивных наслаждений, которые поднимают людей высоко-высоко над землей и делают их родными и близкими небу. Она слушала его, и ей самой хотелось говорить о том, чем живет теперь ее сердце — роскошный цветник пробужденных любовью ощущений и дум. И она заговорила сбивчиво, волнуясь и ища новых слов для выражения новых чувств. Он же слушал ее внимательно, но как старший, и часто мешал ей говорить своими поцелуями. Тогда ей показалось, что он относится к речам ее сердца, как к бреду любви; это ее укололо, и она еще горячей заговорила о себе, а он назвал ее наивной дурочкой. Это было обидно и больно для нее, и она, потемнев, замолчала. Он же понял это молчание, как волнение и наплыв новых желаний, стал целовать ее, и когда привел в опьянение, то сделал ее женщиной раньше, чем она поняла, что произошло с ней. Перерожденная, она очнулась и, видя, что он смотрел на нее взглядом торжествующего победителя, почувствовала, что цветы ее сердца все помяты бурей страсти, отчего ей стало грустно и страшно. И она заплакала слезами обиды и разочарования.

Тогда он, утешая ее, сказал:

— Не плачь, это необходимо, и всегда так бывает. Это закон, видишь ли, всё же прочее — мечты.

— О, но тогда зачем же нужно было так высоко подняться, чтобы пасть? Потому что, мне кажется, я пала и утратила что-то, чего уже никогда не приобрету. Так нищенски мало дано мне и так много взято. Почему это момент, отделяющий прошедшее от будущего, так краток, что почти не заметен сердцу и уму? Что ждет меня в будущем?

— Не бойся, я с тобой и всегда с тобой буду, — сказал он покровительственно и важно, как король. — Ты только старайся ясно понять меня и тогда сама будешь и близка и понятна мне. Я люблю тебя — этого достаточно для твоего счастия, поверь мне!

И, говоря это, он всё целовал ее поцелуями, которые теперь получили силу подчинять ему эту девушку. И она подчинялась, простирая к нему свои уста, вся охваченная страстью, страдая от стыда, страха, боли и от этой страсти, разгоравшейся всё сильней.

Вот она почувствовала, что под сердцем ее бьется новая жизнь, и в радостном страхе стала прислушиваться к ней в длинные бессонные ночи, утомляясь от дум и ожидания.

Жизнь ее текла до этого времени смутно и однообразно; то же, что она раньше понимала как высшее выражение любви, обратилось в привычку. Ее муж действительно сильнее ее духом и телом и лучше, чем она, знал жизнь, но, гордясь своей силой и знанием, зачем он отказывал ей в знакомстве с его борьбой и целью в жизни? Это ее обижает, ей скучно, и часто странные, фантастические и грешные мысли роятся в ее голове, порождая и в сердце ее смутные чувства и острое желание новизны.

Но теперь она скоро будет матерью, — это наполняет всю ее сознанием серьезности положения и страхом пред будущим. Это мирит ее и с тем, что горячее чувство ее мужа стало только теплым.

И дни и ночи ее тревожат полумысли, полуощущения о том, кто живет под ее сердцем. И вот, разрываясь от боли, она производит его на свет, маленького, жалкого, живого, но бездушного; буря новых мыслей, чувств и острых, колющих сердце, как иглы, забот о нем наполняют ее грудь и голову. Сосредоточиваясь вся на нем, беспомощном, бессильном, она начинает с дрожью страха за него следить за каждым его вздохом, за каждым движением, отстаивая эту жалкую и слабую жизнь против ряда покушений на нее и быстро теряя силы в борьбе за его существование. Он растет, сознает внешний мир, который всюду ставит ему преграды и рождает в нем боль, а она всё сильнее трепещет… А красота ее незаметно тает в огне забот о муже и сыне.

Еще не успел подняться на ноги этот первый, как уже рождается второй, и ее заботы о них делаются всё напряженней. А первый день ее любви уходит всё глубже в прошлое, стираясь в ее памяти быстрее, чем тонкие, изящные арабески мавров на стенах их дворцов стираются под рукой времени, не знающего ни любви, ни сострадания. Радость же видеть детей своих сознающими и начинающими думать редко вспыхивает в ее груди и тотчас же глохнет под бременем забот и опасений за них.