Рассказы с того света

— Ну же. Ну, — подгоняет мама.

— Его не сразу обнаружили, — говорю я.

Мама плачет. Я и не знала, что можно плакать после смерти. Волосы растут, и ногти тоже, это да. Но что слезы могут литься, я не знала.

— Совсем один? — спрашивает она. — Он умер в одиночестве? Бедный мальчик.

Мы сидим рядышком и держимся за руки.

— С другой стороны, он и был одиночка, — говорит она. — Почему он так и не женился? Ты не знаешь?

Она пристально глядит на меня.

Качаю головой.

— Бедные его родители, — говорит она. — У них, совсем простых людей, родился гений. Они не знали, как с ним быть.

— Поэтому они и сплавили его куда подальше, — вставляю я.

— Меня сплавляют на учебу, — говорит Бенни, — а мне всего тринадцать!

— Что ты натворил?

— Я знаю тайны, — говорит Бенни.

— Про своих? Ты кому-то проболтался? — спрашиваю.

— Нет, — говорит он, — но они этого боятся.

— Кто они?

— Мать, отец.

— Это из-за того, что мы играли в доктора.

— Про это они не знают, — говорит Бенни. — Просто я умный, вот меня и посылают куда подальше.

— Им не нравится, что ты умный? — спрашиваю.

— Еще как нравится, глупышка, — отвечает Бенни. — Потому мне и приходится ехать.

— Не понимаю.

— Вытуривают из дому — и это в тринадцать-то лет!

— Куда? В школу для трудных подростков? В военное училище?

— В университет, — говорит Бенни, — и жить я буду в общаге.

Пытаюсь его утешить. Глажу по руке. Воркую.

— Перестань! — говорит Бенни, и я отдергиваю руку. — Раскурлыкалась, голубка. Кончай свои нежности. А то еще заразишь меня голубиными блохами.

Дело, как всегда, заканчивается дракой.

— И хорошо, что тебя вытуривают.

Бенни отвечает:

— У меня такое чувство, будто я сделал что-то ужасное, настолько ужасное, что они не могут просто меня отшлепать или запереть дома.

И плачет. В общем, я снова глажу его, воркую:

— Бенни, пусть бы лучше меня сплавляли. Слышишь, а? Пусть бы лучше меня услали далеко отсюда, от родных, в университет.

В глазах у меня слезы.

Бенни, как всегда, в своем репертуаре.

— Тебя бы не взяли, — заявляет он. — Ты не знаешь, что такое номинатив. И конъюнктив. Тебя бы не приняли в университет.

— Вали отсюда и не вздумай мне писать, — рычу я.

Потом он, уронив голову, сидит в подъезде на диване-качалке, и я рядом с ним. Я всегда его прощаю.

— Моих родителей бесит, что я особенный, не такой, как они, — говорит он.

Лично я так давно его знаю, что он не кажется мне особенным, — Бенни как Бенни.

— Они сплавляют меня из дома, потому что я превосхожу их по уму и говорю без акцента.

Возражаю:

— Тогда бы и мои родители должны были меня вышвырнуть.

— Отцу не нравится, что я смотрю на него сверху вниз. Вот с чего все началось. Я уже в девять смотрел сверху на его лысую макушку. Нет, даже еще раньше. Я сидел в кроватке, за прутьями, и заговорил с ним.

С Бенни никогда было не угадать, заливает он или нет.

— Так вот, сидел я в своей кроватке, а потом говорю: «Папочка, привет! Выпусти меня из этой клетки!»

— Он уже разговаривает. Это нормально? — удивился отец.

— Тсс, молчи, — сказала мама.

— Мама, — обратился я к ней, — я медленно хожу, зато говорю быстро, так что помоги мне отсюда выбраться, и мы все вместе поболтаем.

— С ним что-то не так, — говорит папаша. — Не вынимай его, не то соседи подумают, что у нас доме завелась нечистая сила.

— Не глупите, родители, — резонно возразил я. — Просто заговорил немного раньше срока. Не станете же вы держать меня здесь в наказание?

Я перебиваю:

— Так это твоя тайна? Я и так знала, что ты рано заговорил. Они этим гордились. Мама рассказывала, они постоянно хвастались, потому что я в то время говорила лишь отдельные слова.

— Ошибаешься, как обычно, — говорит Бенни. — С тобой мать ходила на прогулку в любую погоду, по всему кварталу, в парки, на площадки. А меня держали в кроватке да в манеже, за решеткой.

— И это вся тайна?

— Есть и еще кое-что, похуже, — сказал Бенни. — Это не они мне читали. Это я им читал.

— Выходит… — я потрясена, — тетя с дядей не умеют читать. Как же твой отец справляется с работой?

— Портному нужны цифры, не слова.

— Но как они обходятся без чтения?

— Слушают радио, глупышка, — говорит Бенни. — С их точки зрения, мы все равно что «Один человек и его семья»[11]. А я — Малышка Снукс[12]. Они думают, мы «Голдберги»[13]. Но я в формат радиоприемника не вписываюсь, посему меня сплавляют в университет.

Бенни долго рыдал и качался на диване, потом отер глаза и пошел домой.

— Так что там с Бенни? — спрашивает мама. — Уже несколько недель, как он умер. Как прошли похороны? Где? Кто был? Много пришло народу?

— Я не была знакома с его друзьями, мама, — говорю я. — Мы с Сэмюэлом похоронили его в Нью-Джерси, там участки недорогие. Пришлось снять деньги с банковского счета, чтобы за погребение заплатить.

— Безответственный, не то что мы с твоим папой, — говорит мамуля. — Участок, бессрочный уход за могилами — все было предусмотрено.

— Ты менч, — говорю ей. — Настоящий.

Мама польщена. Она не избалована моими комплиментами.

— Это и есть главное, — говорит она, — быть менчем.

Но с темы не сбивается.

— Итак, расскажи про похороны.