Расследования доктора Гидеона Фелла. Первая улика

Нож со звоном опустился на тарелку. Она ответила, глядя куда-то в сторону:

– Ничего не случилось. Мне просто захотелось выйти из дома.

– Вы ешьте что-нибудь, я не голоден.

– Ой, а я ведь тоже не голодна, – сказала она. – Здесь так хорошо: дождь и огонь…

Она потянулась, как кошка, и уставилась на угол камина. Между ними продолжали дымиться чайные чашечки. Она сидела в старом кресле, обитом алой тканью. Впереди, перед камином, лежали те самые листы с переписанными стихами. Она кивнула на них.

– Вы говорили мистеру Феллу о них?

– Да, упоминал. Но я пока не рассказал ему о вашей идее, что в них кое-что кроется…

Тед осознал, что не понимает, о чем они говорят. Что-то словно ударило его в грудь и заставило подняться на ноги. Его ноги казались невесомыми и подкашивались, он услышал, как громко засвистел чайник. Он видел только ее глаза, яркие и призывные. Он обошел камин и приблизился к креслу. Некоторое время девушка смотрела на огонь, а затем повернулась к нему.

Рэмпол тоже глядел на огонь, от которого даже было горячо глазам. Тед по-прежнему слышал свист чайника и дробь дождя. Некоторое время после того, как он перестал целовать Дороти, она продолжала сидеть рядом без движения. Ее глаза были закрыты. Он перестал думать о том, что его могут отвергнуть, поднялся и почувствовал, что его сердце, бешено до этого колотившееся, теперь замедлилось. Он чувствовал себя комфортно, словно под одеялом. Он ликовал и в то же время чувствовал себя глупым. Обернувшись, он посмотрел на нее. Она же широко раскрытыми глазами с отсутствующим выражением лица осматривала потолок.

Собственный голос казался ему каким-то гулким.

– Я… Мне бы стоило…

Теперь Дороти взглянула на него. У него появилось впечатление, что он находится на дне какой-то ямы и смотрит вверх. Очень медленно ее рука обвила его шею, ее лицо вновь оказалось рядом. Они были так близко, что могли слышать сердцебиение друг друга. Чайник перестал свистеть, теперь слышался лишь бессвязный шепот, как в пелене тумана. Внезапно она отстранилась от него, поднялась и стала расхаживать по комнате. В свете лампы ее щеки раскраснелись, она остановилась перед ним.

– Я знаю, – сказала она грубым голосом, задыхаясь, – я маленькое бездушное существо. Я именно такая, вот и все. Так поступить с Мартином…

Он подскочил к ней и обнял ее за плечи.

– Не говорите так! Постарайтесь об этом не думать, – сказал он. – Все кончено, понимаете? Дороти, я люблю вас.

– А вы думаете, я вас не люблю? – сказала она. – Я никогда не смогу, никогда не буду любить кого-либо так, как я люблю вас. Я даже боюсь этого. Вы – первый, о ком я думаю, просыпаясь утром. Вы мне даже снились прошлой ночью. Вот как все далеко зашло. Но еще больше меня пугает то, что именно сейчас я думаю об этом…

Ее голос задрожал. Он прижал Дороти к себе, как будто пытался удержать от прыжка с обрыва.

– Мы с вами немного сумасшедшие, – продолжала она. – Я не буду говорить, как вы мне дороги. Я не буду признаваться. Мы просто оба немного вышли из равновесия из-за этой истории…

– Но все это не может долго продолжаться. Боже мой! Перестаньте об этом думать. Вы же знаете, что значат эти страхи. Ничего! Вы слышали, что говорил доктор Фелл?

– Я не могу этого объяснить. Я знаю, что буду делать. Я уеду. Я уеду прямо сейчас… вечером… завтра… И я забуду вас…

– Сможете ли вы забыть? Потому что, если сможете…

Он увидел в ее глазах слезы и выругал себя. Затем постарался говорить более спокойным голосом:

– Нет никакого смысла в том, чтобы пытаться забыть. Есть только одна вещь, которой нам стоит заняться. Надо в первую очередь разобраться со всем этим вздором: убийство, проклятие, глупость и прочее. Только тогда ваши мысли будут свободны. И тогда мы сможем уехать вместе, и…

– И вы захотите быть вместе со мной?

– Глупенькая!

– Ну, – сказала она жалобно после паузы, – я ведь просто спросила… Ой, черт побери, я как вспомню прочитанные мною за месяц книги и то, как представляла, что влюбляюсь в Уилфреда Денима, а сейчас прямо не знаю… Как они могут поднимать такой шум из ничего? Сейчас-то я думаю, какой была дурой! Могла что угодно вытворить. – Она помотала головой, а потом улыбнулась.

Ее лицо вновь приобрело озорное выражение. Она говорила шутливым тоном, но при этом словно касалась плоти ножом, а потом со страхом думала, что ранила человека до крови.

– Я надеюсь, что вы правы. Иначе, если вы ошибаетесь, мне придется умереть.

Рэмпол вначале уставился на нее, а затем пустился сравнивать себя и ее, давая ей понять, насколько он хуже нее. В этом он так преуспел, что уже в следующее мгновение не заметил, как вымазал руку маслом, но она только смеялась над его неудачей. Наконец они решили, что им стоит что-нибудь съесть. Она продолжала настаивать на том, что все это «как-то нелепо», а он же безрассудно защищал свои идеи.