Расстрижонка

Стоп. Не дура. Игрунья. Манипуляторша. Играет обиду на угрозу. Шажок на пути к равенству. «Скотинка двуногая» может, естественно, обижаться на хозяина — человеческие эмоции от ошейника не умирают. А вот показывать свою обиду — претензия на внимание.

«Ты мои обиды видишь — учитывай».

Так что? Раздробить ей локтевые суставы? Топор-то я у литваков взял.

Я хмыкнул и плеснул веслом. От холодной речной водицы она ахнула, похлопала глазами и губами. Завладев, таким нехитрым способом, вниманием аудитории, продолжил:

– Папенька тебя баловал-лелеял. А ты его, при первой же возможности — предала.

– Нет! Не предавала я его!

Что в этом «задушевном» крике — от правды души, что — от осознаваемой и тщательно скрываемой даже от себя вины, что — от игры на публику, на меня?

Как, всё-таки, проще с электрическим током! Сунул два пальца в розетку — сразу всё понятно.

– Отцу твоему, по приказу Юрия Долгорукого, отрубили голову. Что должна была сделать честная девушка из славного племени вятичей? — Отомстить. За честь, за кровь, за жизнь главы рода. За своего любящего и любимого отца. А ты — от плахи да под венец. Отца ещё и землёй не засыпали, а ты уже фатой накрылась.

Попробую, всё-таки пробить эту стерву. Не своим топором, а её собственным. Не топором, конечно — воспоминанием. Её картинками, её чувствами. Мои-то ей сейчас… до одного места.

– «На свадебный на стол пошёл пирог поминный». А ты так «в замуж» рвалась, что наоборот. Свадебные угощения — на Степановых поминках доедали. Люди говорят: «Свадьба не поминки — можно повторить». Или отложить. Но тебе горело. Помнишь свои клятвенны речи в церкви? «Я клянусь быть с тобой в радости и печали, болезни и здравии, в богатстве и бедности, любить тебя и оберегать наш союз до конца жизни». Ты говорила это сыну убийцы своего отца. Разве на пиру ты не называл свёкра, Долгорукого: милый батюшка? Речи с ним вела — ласковы, взгляды кидала — умильны. Хотя душа твоего — родного! — отца ещё бродила по нашей грешной земле. Каково ей было это видеть и слышать?

– Я не виновата! Я не хотела! Это они! Братья требовали! Кричали, угрожали… Если бы я не пошла — нас бы всех…

– Ага. Так ты, полная исключительно страха и ужаса, отвращения и стенания, смиренно отдала тело своё нежное девичье на растерзание льву рыкающему — князю Андрею? Уподобившись древним христианским девственницам, коих злобные римские язычники бросали к зверям диким в клетки? Не верю, Софочка. Если не перестанешь врать — обблюю с ног до головы. Не корысти ради, не пользы для, а исключительно по воле Пресвятой Богородицы. И помыться не дам. Так и будешь ходить… в лапше на ушах.

Не думаю, что она знакома со словом «лапша». Это блюдо тюркское, на Руси появилось поздно. А макароны вообще — от Потёмкина. Идиомы она не поняла, а вот картинку… чего-то там, плохо пережёванное, на ушах — представила.

– Итак, ты пошла в проститутки… э… в курвы. Начала получать выгоду. От предоставления своей дырки в пользование клиенту. А братцы твои — примерили на себя личины сводников. Ты старалась, зарабатывая себе кусок по-жирнее. И делилась с братцами, выпрашивая им должности по-доходнее. Тут Андрей ушёл на войну. И ты скурвилась окончательно — заблудила с родными братьями.

– Нет! Это не я! Это они! Это Якун! Андрей только уехал… Он… у нас месяц такой был… Только приохотил, распалил… Я так по нему тосковала! Места не находила! Якун пришёл… пощупал, говорит: сиськи не растут, блевать не тянет — порожняя ходишь. Ежели не родишь — выгонят. Нахрен ты кому тогда нужна будешь. Становись раком, дура. Я как представила, что выгонят, что я своего больше… что вся жизнь моя вообще…

– А Петенька?

– А что Петенька? Петенька дурак. Смолоду таким был. Якун… снова приходит через день. Он уж женат был. У меня, говорит, девки родятся. Давай Петенька попробует. Княжич нужен.

Как это мило, как это по-женски. Виноват муж, который «приохотил», брат, который «сказал». Все — не она. А вот русская мудрость утверждает:

«Пока сучка не всхочет — кобель не вскочит».

* * *

Квинтэссенция аристократизма. Поскольку наследственная аристократия без наследников существовать не может. В эту эпоху одна из Великих Княгинь Киевских настолько испугалась отсутствием немедленной после брака беременности, что подсунула мужу, в качестве сына и наследника, младенца от нагулявшей его где-то служанки. Мальчик вырос в одного из самых ярких русских князей этой эпохи, стал персонажем «Слова о полку», назначен в отцы-основатели «незалежной» Украины. Он так достал окружающих, что его мать сама публично открыла тайну его рождения. После чего последовали народные возмущения, осложнённые интервенцией и пожарами. Как мы с ним разбирались… об этом позднее.

* * *

Похоже, что летопись справедливо называет второго главного соучастника убийства Боголюбского — зятем Якуна, Петром. Если у Якуна рождались девки, то должны были и зятья появиться.

– И как ты потом с Андреем?