Рассуждения о «конце революции»

Однако самое занятное состоит в другом: те, кто пытаются эмпирически доказать, будто революции никогда не случались в «индустриальных обществах», обходят молчанием самые масштабные и, добавим, самые фатальные из случившихся в них революций – революции, которые произошли справа, а не слева, нацистские и фашистские революции в Германии, Италии и других странах. Они-то полностью отвечают и дополнительным критериям, предъявляемым к «настоящим» революциям, и «стандартному» определению революции. Конечно, о них можно сказать, что они несли не освобождение, а (неслыханное дотоле) угнетение. Для той великой традиции теоретизирования революции, которая простирается от Кондорсе до Арендт и которая определяет революцию через практику свободы[106], это, конечно, дисквалифицировало бы нацизм и фашизм в качестве революционных явлений. Но почему о них молчат те, кто к этой традиции не имеет никакого отношения и в чье понимание революции свобода никак не входит? Почему нет опровержения доводов тех, кто рассматривал подъем нацизма и фашизма в качестве революций, причем именно революций «современного индустриального общества»

[107]? Отсутствие ответов на все эти вопросы делает эмпирическое заключение о том, что революции никогда не случались в «передовых индустриальных обществах», по меньшей мере, неубедительным.

Аргумент о негативном влиянии на революцию изменившегося международного фактора

То, что распад Советского блока и коллапс СССР произвели тектонические сдвиги в системе международных отношений, несомненно. Но что именно они значили для революции? Привели ли они к исчезновению ее когда-то неистощимого источника, из которого волны революционных перемен прокатывались по всему миру?

Конечно, если СССР отождествить с «эпицентром „революций сверху“», имевших место в его сателлитах[108], и сосредоточиться на поддержке им

некоторых национально-освободительных и антиимпериалистических движений, то на последний вопрос нужно дать утвердительный ответ. Однако он означал бы лишь принятие правил той пропагандистской игры, которую вели обе стороны, вовлеченные в холодную войну: изображение СССР как спонсора «мировой революции» и изображение капиталистического Запада во главе с США в качестве империалистического спрута, душащего весь мир, – это и есть идеологический сиамский близнец того времени. И «революции сверху», произведенные СССР в странах-сателлитах, и поддержка им некоторых национально-освободительных движений (но далеко не всех!) – это действия, продиктованные логикой глобальной великодержавной игры. Нельзя забывать о ее «правилах», в общем-то признававшихся обеими сторонами и соблюдавшихся в конечном счете даже в таких сверхдраматических ситуациях, как Венгерское восстание 1956 г., Суэцкий кризис, Карибский кризис и, конечно, Вьетнамская война. О реальной роли СССР как (якобы) источника «мировой революции» больше, чем что-либо другое, говорят его напряженные, если не откровенно враждебные отношения с теми революционными режимами, которые имели собственную народную базу и не были плодами его великодержавных «революций сверху», – Югославия, Албания, Китай и др. являются хорошими тому иллюстрациями. В других же случаях, защищая насажденные им режимы, СССР откровенно выступал не революционной, а именно контрреволюционной

силой, как то было в Восточной Германии в 1953 году, в Венгрии в 1956 году, в Чехословакии в 1968 году и неоднократно в Польше, хотя там обходилось без прямых военных интервенций.

Есть основания думать о том, что стратегически и тактически «мировая революция» была отставлена руководством СССР вместе с принятием ориентира на «строительство социализма в одной отдельной стране» XIV съездом ВКП(б) в 1925 году. В решениях VII конгресса Коминтерна (1935 год) многие наблюдатели увидели и идеологическое оформление этой отставки[109]. Все «революционное», что СССР свершил с тех пор на мировой арене, являлось по существу действиями, призванными расширить его сферу влияния и укрепить его позиции в противостоянии с другими центрами силы, в первую очередь с США. Некоторым аналитикам это стало ясно еще в 30‐е годы прошлого века, и те из них, кто придерживался левых убеждений, с горечью писали в связи с этим о «великом отступлении» и «предательстве» «мировой революции»[110].