Нигде так ясно не обнаружился недостаток знаний, унаследованных нами от древности, как в том, что было писано о страстях. И хотя познания этого предмета очень усиленно добивались и он не представляется особенно трудным, так как каждому из нас, испытывая страсти на себе, нет необходимости заимствовать откуда-либо наблюдений, чтобы открыть их природу, – тем не менее то, чему научили нас древние, так незначительно и в большей части так маловероятно, что я не имею надежды приблизиться к истине иначе как удаляясь от путей, которым они следовали. Потому-то я и буду вынужден писать здесь, как бы трактуя о предмете, никем еще до меня не затронутом. Для начала я принимаю во внимание, что все совершающееся или вновь случающееся вообще именовалось философами страстью по отношению к субъекту, который нечто испытывает, и действием – по отношению к тому, кто делает так, что нечто случается; в силу того, что действующий и страдающий часто совершенно различны, действие и страдание не остаются одним и тем же предметом, имеющим два различных наименования, смотря по субъектам, к которым их можно отнести.
Затем и обращаю также внимание на то, что мы не замечаем присутствия какого-либо предмета, который более непосредственно воздействовал бы на душу, чем тело, с которым душа связана; а следовательно, мы должны мыслить так: что для души является страданьем, для тела вообще будет действием. Нет лучшего пути к познанию наших страстей, как исследовать различие между душой и телом, чтобы узнать, к чему из этих двух должно отнести каждую из наших функций.
В этом не окажется больших трудностей, если быть осторожным: все, что мы испытываем в самих себе, допуская при этом возможность существования того же самого в телах совершенно неодушевленных, должно приписывать нашему телу; наоборот, все имеющееся в нас и никоим образом не относимое к телу должно приписывать нашей душе.
Так, в силу того, что для нас непостижимо, чтобы тело каким бы то ни было образом мыслило, мы имеем основание думать, что все виды наших мыслей относятся к душе. По той причине, что мы не сомневаемся в наличности одушевленных тел, которые могут двигаться подобно нашим телам и даже еще разнообразнее и имеют столько же и более теплоты, – мы принуждены полагать, что всякая теплота и все наши движения, поскольку они не зависят от мысли, принадлежат именно телу.
Благодаря этому мы избегнем очень важной ошибки, в которую впали многие; я даже думаю, что ошибка эта – первая причина, препятствующая хорошо изложить учение о страстях и прочее касательно души. Ошибка состоит в том, что, видя все мертвые тела лишенными теплоты и движения, воображают, будто отсутствие души и уничтожило эти движения и теплоту; наконец, без основания верят, что наша природная теплота и все движения нашего тела зависят от души, тогда как, напротив, надо думать, что в случае смерти душа удаляется не иначе как по причине уничтожения теплоты и разрушения органов, служащих движению тела.
Дабы избегнуть подобной ошибки, заметим, что смерть никогда не наступает по вине души, но исключительно потому, что разрушилась какая-либо из главных частей тела; и мы рассудим так: тело живого человека отличается от такого же тела мертвеца, как часы или другой автомат, когда они, будучи заведены, имеют материальный принцип соответствующего движения и все то, что требуется для движения, – и те же часы или иной механизм, когда они распались и начало их движения отказывается служить.