Если он опирается на столь слабое основание, то действительно он плохо разумеет свои интересы, и я тотчас отвечу: пусть он этого остерегается. Но достаточно отступлений; вернемся к нашему предмету. Я согласен с вами, Эпистемон, что должно знать, что такое сомнение, мысль, существование, прежде чем полностью убеждать в истине рассуждения: я сомневаюсь, следовательно существую, или, что то же: я мыслю, следовательно существую. Но не станете же вы воображать, будто для приобретения этих предварительных понятий необходимо принуждать и мучить наш ум, чтобы находить ближайший род и существенное различие вещей и из этих элементов составлять истинное определение. Оставим это тому, кто хочет быть профессором или вести школьные диспуты. Но кто желает испытывать вещи сами по себе и судить о них согласно тому, что он о них знает, тот не может быть столь ограниченным, чтобы, всякий раз как он внимательно обратится к вещам, не познавать, что такое сомнение, мысль, существование, и чтобы ему была необходимость изучать логические различия. Сверх того, есть много вещей, которые мы делаем более темными, желая их определить, ибо, вследствие их чрезвычайной простоты в ясности, нам невозможно постигать их лучше, чем самих по себе. Больше того, к числу величайших ошибок, какие можно допустить в науках, следует причислить, быть может, ошибку тех, кто хочет определять то, что должно только просто знать, и кто не может ни отличить ясного от темного, ни того, что в целях познания требует и заслуживает определения от того, что отлично может быть познано само по себе. И вот к числу вещей столь ясных, что они познаются сами по себе, можно отнести сомнение, мысль и существование. Я не представляю себе человека столь тупого, чтобы его нужно было учить тому, что такое существование, прежде чем он сможет заключить и утверждать, что он существует. То же самое относительно сомнения и мышления. Я прибавлю даже, что невозможно изучать эти вещи иначе как на самом себе и быть убежденным иначе чем собственным опытом и тем сознанием или внутренним свидетельством, которое каждый человек носит в самом себе, когда он делает какое-либо наблюдение; подобно тому, как было бы бесполезно определять, что такое белизна, чтобы сделать ее понятной слепому, тогда как для познания ее нам достаточно открыть глаза и увидеть белое, так же точно, чтобы знать, что такое сомнение и мышление, достаточно сомневаться и мыслить. Это нас научает всему, что мы можем знать в этом отношении, и даже говорит нам больше, чем наиболее тонкие определения. И действительно, Полиандр должен был знать эти вещи прежде, чем смог вывести оттуда формулированные им заключения. Наконец, так как мы его выбрали судьей, спросим его, не оставалось ли ему когда-либо неизвестным, что он такое был и что есть.
Полиандр:
Признаюсь, я с величайшим удовольствием слушал ваши рассуждения о том, чему я не могу быть научен помимо самого себя; и не без радости, в этом по крайней мере случае, я вижу, что мне должно признать себя за вашего наставника, а вас за моих учеников. Вот почему, чтобы извлечь вас из стеснении и разрешить наскоро ваши затруднения («наскоро» говорят относительно чего-либо, когда оно случается вопреки надежде и вниманию), я могу перед вами удостоверить, что я никогда не сомневался в том, что такое сомнение, хотя я и начал его постигать или скорее размышлять над ним только тогда, когда Эпистемон пожелал подвергнуть его сомнению. Как только вы доказали мне незначительность достоверности, какой мы обладаем относительно существования вещей, познаваемых нами только с помощью чувств, я стал в этих вещах сомневаться, и этого было достаточно, чтобы сделать мне известным одновременно и мое сомнение, и достоверность этого сомнения. Я могу утверждать, что я начал себя познавать, лишь только начал сомневаться; но мое сомнение и моя уверенность относятся не к одним и тем же предметам. Мое сомнение прилагается исключительно к вещам, существующим вне меня, а моя уверенность относится к моему сомнению и к самому мне. Эвдокс имел основание сказать, что существуют вещи, которые мы можем изучить, лишь видя их. Так же, чтобы понять, что такое сомнение, что такое мышление, должно только сомневаться и мыслить самому. Подобно же и с существованием. Должно только знать, что разумеют под этим словом; и вместе мы узнаем, что это за вещь и насколько ее можно познавать, и для этого нет необходимости в определениях; они скорее затемняют вещь, нежели освещают ее.