Непрестанная борьба, как обычно выражаются, между низшей, именуемой чувственной, частью души и высшей ее частью, разумной, – лучше сказать между естественными вожделениями и волей, – состоит не в несовместимости движений, возбуждаемых железой при помощи «духов» в теле, и движений, возбуждаемых душой. Ведь у нас одна только душа, и эта душа не имеет сама по себе никаких различий в своих частях: чувственная ее часть вместе с тем и разумна, и все ее вожделения суть желания; ошибка, какую допускают, заставляя участвовать в душе различных деятелей, обычно друг другу противоположных, происходит из того, что не различают хорошо функций души от функций тела; последнему должно приписывать все то, что может быть отмечено в нас как несогласное с нашим рассудком. Следовательно, нет иного вида борьбы кроме той, когда небольшая железа в середине мозга может быть движима в одну сторону душой, а в другую действием «духов» – ведь они не что иное, как тела! – и значит, как я уже утверждал выше, бывает часто, что эти два воздействия противоположны и особенно сильно препятствуют друг другу. Можно различить два вида движений, возбуждаемых в железе посредством «духов»: одни из этих движений представляют душе объекты, затрагивающие чувства, или впечатления, которые сталкиваются в мозгу и не производят никакого натиска на волю; другие движения напрягают там известные усилия, – это именно те движения, которые причиняют страсти и сопровождающие их телесные процессы; что касается первых из движений «духов», то хотя они часто препятствуют действиям души или сами встречают препятствие в последних, однако, ввиду того, что они решительным образом не противоположны друг другу, обычно тут не отмечают борьбы. Ее отмечают только между последними из указанных движений и желаниями, им противостоящими: например, между усилием «духов», толкающих железу, чтобы вызвать в душе хотение чего-либо, и усилием души, которая толкает железу в стремлении избежать данной вещи. Возникает эта борьба главным образом благодаря тому, что воля не имеет возможности непосредственно возбуждать страсти, так как она, что было сказано выше, принуждена изощряться и применяться к тому, чтобы успешно обсудить различные вещи. В силу этого, если наиболее влиятельная из воздействующих на нас вещей в состоянии изменить направление «духов», то может случиться, что та вещь, которая сопутствует данной вещи, не имеет такой силы и что «духи» удалят ее тотчас же по той причине, что предшествовавшее расположение нервов, сердца и крови не изменилось; отсюда и вытекает, что душа чувствует себя побуждаемой почти одновременно желать и не желать одной и той же вещи. Отсюда и взято представление о двух соперничающих в душе силах. Тем не менее можно еще принять за известную борьбу то обстоятельство, что одна и та же причина, производя в душе определенную страсть, производит также в теле известные движения, которым душа вовсе не содействует и даже задерживает или старается задержать их, едва восприняв: так случается, например, когда нечто, вызвавшее в душе страх, содействует тому, что «духи» направляются в мускулы, способствующие попятному движению ног, а храбрящаяся воля задерживает последние.
По исходу этих битв каждый может познать силу или слабость своей души, те, в ком воля естественно может побеждать страсти и задерживать сопровождающие их телесные движения, несомненно, обладают душой наиболее сильной. Но существуют люди, которые не могли испытать силу собственной души, ибо их воля всегда боролась не своим собственным оружием, но только с помощью того оружия, которое давалось ей некоторыми страстями, чтобы противиться другим страстям. То, что я называю «собственным оружием», суть законченные и определенные суждения касательно познания добра и зла, следуя которым душа решила поступать в своей жизни. Наиболее же слабы те души, воля которых вовсе не решается следовать определенным суждениям, но вечно увлекается наличными страстями
; а эти последние, будучи часто противоположны друг другу, поочередно влекут душу на свою сторону и, заставляя ее враждовать с самой собой, приводят в самое плачевное состояние, в каком только может она очутиться. Так, когда страх представляет смерть крайним злом, которого нельзя избежать иначе как путем бегства, то гордость, с другой стороны, представляет позор этого бегства как зло горшее смерти; эти две страсти различно колеблют волю, которая, повинуясь то той, то другой, вечно противится сама себе и делает душу рабской и несчастной.