Но когда «хорошее» и «дурное» представляется нам как относящееся к другим людям, мы можем ценить последних как достойных и недостойных того или иного. Когда мы расцениваем их как достойных хорошего или дурного, это вызывает в нас радость, поскольку для нас известным образом приятно видеть, что все идет как должно. Различие только то, что радость, вызываемая хорошим, серьезна, тогда как радость, вызываемая дурным, сопровождается смехом и злорадством. Но если мы считаем людей не заслуживающими происшедшего, то хорошее вызывает зависть, а дурное – сожаление, то есть виды печали. Замечено также, что те же страсти, которые относятся к наличным благам и бедам, часто могут быть относимы к грядущим благам и бедам, поскольку убежденность в том, что они придут, представляет их уже как бы в наличности.
Мы можем также обсуждать причины добра или зла, как настоящего, так и прошедшего. И добро, сделанное нами самими, даст нам внутреннее удовлетворение, наиболее приятную из страстей, тогда как зло вызывает раскаяние, наиболее горькую из них.
Добро, содеянное другими, становится причиной благосклонности к ним, если оно сделано не по отношению к нам, а в противном случае к благосклонности присоединяется признательность.
Подобным образом, зло, совершаемое другими и вовсе не относящееся к нам, вызывает в нас только негодование; если же зло имеет отношение к нам, то возбуждает также гнев.
Более того, хорошее, имеющееся или имевшееся в нас, будучи относимо к мнению, какое могут иметь о нем другие, вызывает в нас славу, а дурное – позор.
Иногда длительность блага причиняет скуку и отвращение, тогда как длительность зла уменьшает скорбь. Наконец, хорошее в прошлом вызывает сожаление, то есть вид печали, а миновавшее дурное вызывает веселость, то есть вид радости.
Вот порядок, кажущийся мне наилучшим для перечисления страстей. При этом я отлично знаю, что отклоняюсь от мнения всех, кто писал об этом предмете раньше. Но так произошло не без важного основания. Ибо те авторы выводят перечисление страстей из различения в чувствующей части души двух волнений, одно из которых они зовут похотливым (concupiscible), другое гневливым (irascible). Ввиду того, что я не нахожу в душе никакого различия частей, о чем было сказано выше, это деление, на мой взгляд, означает лишь то, что душа имеет две способности: одну – чтобы желать, другую – чтобы раздражаться; а так как она так же точно имеет способность удивляться, любить, надеяться, а также получать каждую из иных страстей или производить действия, к которым эти страсти ее побуждают, то я не усматриваю, почему желают отнести все их к похотливости или гневливости. Кроме того, исчисление теми авторами страстей не охватывает всех главных страстей, что, я думаю, сделано здесь. Я говорю «только главных», потому что можно подобным образом различить множество иных страстей, более частных; их число бесконечно.
Число простых и первоначальных страстей не особенно велико. Так, делая обзор всех перечисленных здесь страстей, легко заметить, что их только шесть, а именно: удивление, любовь, ненависть, желание, радость и печаль, а прочие либо составлены некоторыми из этих шести, либо суть их виды.
Вот почему, не желая вовсе затруднять читателя их множеством, я опишу здесь по отдельности шесть первоначальных страстей; после я рассмотрю, каким образом все прочие страсти отсюда ведут свое происхождение.Удивление есть внезапная неожиданность для души, побуждающая последнюю обсуждать внимательно предметы, которые кажутся ей редкими и выдающимися. Оно, прежде всего, причиняется данным в мозгу впечатлением, которое представляет предмет как редкий и, стало быть, достойный рассмотрения; затем, движением «духов», расположенных этим впечатлением стремиться с большой силой к отверстиям мозга, где находится данное впечатление, чтобы усилить там его и сохранить; точно так же «духи» побуждаются этим впечатлением проходить оттуда в мускулы, удерживающие органы чувств в их первоначальном положении, дабы впечатление поддерживалось ими, раз оно при их помощи образовалось.