Кроме того, я отмечаю, что предметы, затрагивающие чувства, вызывают в нас разные страсти не в смысле всех различий, имеющихся в вещах, но только в смысле разных степеней их вреда или пользы либо вообще значения для нас; и назначение всех страстей состоит только в том, что они располагают душу желать вещей, полезность которых нам подсказывает природа, и настаивать на этом желании, соответственно тому, как колебание «духов», обычно причиняющее страсти, располагает тело к движениям, служащим достижению данных вещей. Вот почему в целях перечисления страстей следует только рассмотреть по порядку, сколькими разными способами наши чувства могут быть затрагиваемы их объектами; здесь я и сделаю перечисление всех основных страстей согласно порядку, в каком они могут быть найдены.
Порядок и перечисление страстей
Когда первая встреча с каким-либо предметом поражает нас и мы думаем о нем как о новом или очень отличном от всего, прежде известного нам, или от того, каким мы предполагали его, – мы удивляемся предмету и привлечены им. Ввиду того, что это может произойти прежде, нежели мы как-либо узнали о пригодности или непригодности для нас этого объекта, мне кажется, что удивление – первая из всех страстей; и она не имеет противоположной, так как, если наличный объект не обладает ничем поражающим нас, он вовсе не затрагивает нас и мы обсуждаем его бесстрастно.
Изумление связано с уважением или пренебрежением, сообразно величию объекта или незначительности его, которые нас удивляют. Мы можем также уважать самих себя и пренебрегать собою; отсюда и вытекают страсти, а затем привычки великодушия или гордости и унижения или низости.
Но если мы ценим что-либо или пренебрегаем чем-либо, полагаемым нами как причины, способные причинить нам доброе или дурное, то из уважения вытекает благоговение, а из простого пренебрежения – презрение.
Все предыдущие страсти могут возбуждаться в нас помимо того, чтобы мы так или иначе воспринимали вещь как причиняющую нам добро либо зло. Но когда вещь представляется нам хорошей относительно нас, то это вызывает в нас любовь к ней; а когда она представляется нам как дурная либо вредная, то это побуждает нас к ненависти.
Из тех же рассуждений о добре и зле порождаются все прочие страсти. Но чтобы дать их в порядке, я стану различать время и, полагая, что они побуждают нас скорее вглядываться в будущее, нежели в настоящее и прошлое, начну с желания. Ясно, что желание постоянно взирает на будущее. Не только тогда, когда желают владеть чем-либо хорошим, еще не имеющимся налицо, или же избегнуть зла, которое может наступить, но и тогда, когда желают только сохранения хорошего или отсутствия дурного, что может продлить эту страсть.
Достаточно подумать, что приобретение хорошего или избежание дурного возможно, чтобы быть побужденным желать этого. Но когда принимают в соображение много или мало вероятности, что добьются желаемого, то представляемое как маловероятное вызывает боязнь, видом которой является ревность. Когда же надежда чрезмерна, то она изменяет свой вид и именуется беспечностью, тогда как, наоборот, крайняя боязнь переходит в отчаяние.
Мы можем надеяться и опасаться, хотя бы наступление того, что мы ждем, никоим образом не зависело от нас. Но когда оно представляется нам как зависящее от нас, то могут оказаться трудности в выборе средств или в выполнении. В первом случае наступает нерешительность, располагающая нас обдумывать и совещаться. В последнем же случае противопоставляется храбрость или отвага, вид которой – соревнование. А слабость противоположна храбрости, как испуг – отваге.
И если прежде, нежели покинута нерешительность, произведено действие, то порождаются угрызения совести, которые направлены не на будущее, как предыдущие страсти, а на настоящее и прошлое.
Сознание хорошего в настоящем вызывает в нас радость, сознание дурного – печаль, раз это «хорошее» и «дурное» дано как относящееся к нам.